Затем следует уже знакомый нам объединенный пересказ летописных сообщений, сопровождающийся рассуждениями о
«…Казалось бы, что русские князья должны были из этого первого столкновения с татарским войском извлечь для себя урок на будущее, но они этого не сделали и не могли сделать, поскольку не могли при данных условиях преодолеть феодальную разобщенность, противоречивость интересов феодальных владетелей, делавшую неизбежными бесконечные бессмысленные войны, не прекращавшиеся даже тогда, когда внешний враг находился в стране. Общественные элементы, которые могли бы положить конец этому положению вещей, были еще слишком слабы»[163].
Порой на первый план выступают именно концептуальные построения того или иного автора, в то время как само летописное сообщение (заметим попутно, произвольно выбранное!) становится своеобразным фоном для развития исследователем своих идей. Ярким примером такого рода могут быть рассуждения Л. Н. Гумилева:
«…На Дону монголы обрели союзников. Это был этнос бродников… Благодаря помощи бродников монголы ударили по половецким тылам и разгромили Юрия Кончаковича, а хана Котяна, тестя Мстислава Удалого, отогнали за Днепр.
Половцы стали умолять русских князей о помощи. Хотя у Руси не было повода для войны против монголов и, более того, те прислали посольство с мирными предложениями, князья, собравшись…на снем (совет), решили выступить в защиту половцев и убили послов.
Остальное было описано неоднократно: русско-половецкое войско численностью около 80 тыс. ратников преследовало отступавших монголов до р. Калки, вынудило их принять бой, было наголову разбито, после чего монголы пошли на восток, но при переправе через Волгу потерпели поражение от болгар. Немногие смогли вырваться из окружения и вернуться домой. Разведка боем дорого стоила монголам.
Причины поражения русско-половецкого войска также выяснены. Оказывается, у русских не было общего командования, потому что три Мстислава Галицкий (Удалой), Черниговский и Киевский находились в такой ссоре, что не могли заставить себя действовать сообща. Затем отмечена нестойкость половцев, кстати давно известная. Наконец, в предательстве обвинен атаман бродников Плоскиня, уговоривший Мстислава Киевского сдаться монголам, чтобы те его выпустили за выкуп. Допустим, князь выкупился бы, а его воины, у которых денег не было?! Что стало бы с ними? Их бы непременно убили, что в действительности и произошло.
Но для характеристики фазы этногенеза важны детали, на которые не было обращено должного внимания. Об убийстве послов историки, кроме Г. В. Вернадского, упоминают мимоходом, точно это мелочь, не заслуживающая внимания. А ведь это подлое преступление, гостеубийство, предательство доверившегося! И нет никаких оснований считать мирные предложения монголов дипломатическим трюком. Русские земли, покрытые густым лесом, были монголам не нужны, а русские, как оседлый народ, не могли угрожать коренному монгольскому улусу, т. е. были для монголов безопасны. Опасны были половцы союзники меркитов и других противников Чингиса. Поэтому монголы искренне хотели мира с русскими, но после предательского убийства и неспровоцированного нападения мир стал невозможен»[164].
При всех достоинствах такого использования летописного текста, оно имеет, по крайней мере, один явный недостаток: в рассказе, который рождается под пером историка, решающая роль принадлежит селекции материала, осознанно или неосознанно произведенной исследователем. Достаточно вспомнить опущенные факты, чтобы усомниться в полученных выводах…
В данном случае, во-первых, можно, допустим, привести рас-
сказ Ибн-ал-Асира (Изз-ад-дина Абу-ль-Хасан Али). В своей Полной истории, доведенной до 1231 г. и опирающейся на письменные источники, рассказы очевидцев, а также на собственные наблюдения, арабский историк современник первых завоевательных походов монгольских ханов в частности пишет:
«…О том, что они [татары] сделали с аланами и кипчаками. Перебравшись через Ширванское ущелье, татары двинулись по этим областям, в которых много народов, в том числе аланы, лезгины и (разные) тюркские племена. Они [татары] ограбили и перебили много лезгин, которые были (отчасти) мусульмане и (отчасти) неверные. Нападая на жителей этой страны, мимо которых проходили, они прибыли к аланам, народу многочисленному, к которому уже дошло известие о них. Они [аланы] употребили все свое старание, собрали у себя толпу кипчаков и сразились с ними [татарами]. Ни одна из обеих сторон не одержала верха над другою. Тогда татары послали кипчакам сказать: “Мы и вы одного рода, а эти алане не из ваших, так что вам нечего помогать им; вера ваша не похожа на их веру, и мы обещаем вам, что не нападем на вас, а принесем вам денег и одежд, сколько хотите; оставьте нас с ними”. Уладилось дело между ними на деньгах, которые они принесут, на одеждах и пр.; они [татары] действительно принесли им то, что было выговорено, и кипчаки оставили их [алан]. Тогда татары напали на алан, произвели между ними избиение, бесчинствовали, грабили, забрали пленных и пошли на кипчаков, которые спокойно разошлись на основании мира, заключенного между ними, и узнали о них только тогда, когда те нагрянули на них и вторгнулись в землю их. Тут стали они [татары] нападать на них раз за разом и отобрали у них вдвое против того, что (сами) им принесли. Услышав эту весть, жившие вдали кипчаки бежали без всякого боя и удалились; одни укрылись в болотах, другие в горах, а иные ушли в страну русских»[165].
Как видим, мирные предложения монголов половцам, вопреки мнению Л. Н. Гумилева (и, добавим, ожиданиям самих кипчаков), оказались как раз-таки
Во-вторых, многочисленные источники, в том числе и те, которые вышли, так сказать, из недр Монгольской империи, а следовательно, вполне лояльные монголам, неоднократно сообщают о покорении оседлых народов, которые как и Русь явно не могли представлять какой бы то ни было угрозы
Итак, приступив к завоеванию областей Ирака, они [монголы] сперва взяли [города] Хар и Семнан, а оттуда пришли к городу Рею
и произвели избиения и грабеж. Потом они отправились в Кум, перебили там поголовно всех взрослых, а малолетних забрали в плен. Оттуда они пошли в Хамадан, (правитель которого) сейид Медж- ад-дин Ала-ад-дауле изъявил покорность, прислал подарки верховыми животными и одеждами и принял шихне [монгольского управляющего]. Затем, услышав, что в Седаасе собрался большой отряд воинов султана во главе с Битикином Салахи и Кучбука-ханом, они [монголы] двинулись оттуда [из Хамадана] против них и уничтожили всех. Оттуда они пришли в Зендежан, произвели резню вдвое большую, чем в других городах, и никого в той стране не оставили (в живых), затем отправились в Казвин, вступили с казвинцами в жестокий бой и взяли город. <… В большинстве местностей и земель области Ирак они [монголы] произвели еще большие избиения и грабежи. <… В том же году… они [монголы] отправились в Азербайджан, совершая по прежнему обыкновению избиения и грабеж во всяком месте, которое попадалось на пути[166].
Полагаю, приведенных примеров вполне достаточно, чтобы концепция Л. Н. Гумилева оказалась менее доказательной, чем это могло представляться на первый взгляд. Но дело не только (а может быть, и не столько) в этом. Самое главное при таком подходе к источнику теряется значительная часть той самой информации о прошлом, которая интересует историка в первую очередь. В частности, из сферы внимания исследователя выпадает чрезвычайно важный аспект:
Чтобы разобраться в этих вопросах, обратимся сначала к истории приведенных летописных текстов.
