Данилкин Лев Александрович. Юрий Гагарин
Самые великие шедевры революции — это люди, которых она производит.
ПРОЛОГ
Есть известный анекдот[1]: перед первым полетом в космос НАСА потратило 18 миллионов долларов на создание письменных принадлежностей, которые будут работать в условиях невесомости.
— А у вас что? — как-то спросили они своих русских противников, которых этот вопрос несколько ошарашил.
— А у нас простые карандаши, — ответили русские (1)[2].
Америка дала миру много дорого экипированных, сексапильных и воплощающих демократические ценности супергероев — в диапазоне от Нила Армстронга до Люка Скайуокера; в шлифовку их имиджа вкладывались астрономические суммы, они чеканили красивые фразы: «Маленький шаг для человека — гигантский скачок для всего человечества», «Да пребудет с тобой Сила», — и любили их уже просто потому, что они американцы.
Россия имела репутацию Мордора, производила на свет множество одиозных личностей, а вот со свободно конвертируемыми супергероями дела у нас обстояли далеко не блестяще. Был, в сущности, всего один — «простой советский парень», метр шестьдесят пять ростом, воплощение скомпрометированной тоталитаризмом коммунистической идеологии, автор куцего афоризма «Поехали!»; и странное дело, в качестве супергероя он оказался успешнее всех остальных, вместе взятых. «Колумб Вселенной», «Магеллан космоса», «величайший герой в истории» — на него можно было налепить любой ярлык, и все равно ни один из них и близко не мог передать глубины того «океана человеческого преклонения», в который погрузился Юрий Гагарин после возвращения из космоса; он был поп-идолом, не имевшим аналогов — более популярным, чем «Битлз», чем Мэрилин Монро, чем Че Гевара.
Простой карандаш. Та же идея.
Такой же очевидной и незатейливой, как простой карандаш, кажется история жизни Юрия Гагарина. Вытянул счастливый билет — слетал — стал героем. Кажется. Однако на самом деле это иллюзия.
Мы научились пользоваться — и даже злоупотреблять — этим именем, но не вполне представляем, что за ним стоит.
Общераспространенное представление о Гагарине сформировано советской пропагандой — манипуляционной системой, печально известной своими успехами в деле искажения информации. Образ Гагарина был имплантирован в наше сознание в виде огромного бронзового монумента кому-то, кто является идеальным образцом национального характера и воплощением всех мыслимых советских мужских добродетелей. Со временем — и в силу известных исторических событий — памятник несколько подрастерял свою былую привлекательность; кое-какие изречения на постаменте кажутся сегодня слишком наивными, кое-какие — чересчур патетическими; кроме того, мы видим, что голова и плечи статуи сильно загажены интернет-голубями: прогуглите словосочетание «Юрий Гагарин», и вас тотчас же известят, что обладатель этого имени — величайший за всю истории блеф СССР, что на самом деле он не летал в космос — ну или летал, но никоим образом не был первым. Жирную подпитку для самых диких слухов дают не только события 12 апреля 1961 года, но и последовавшая семь лет спустя странная — так и не получившая общепризнанного объяснения — смерть Гагарина. Никакой окончательной версии того, кто или что послужило причиной этой авиакатастрофы, нет — нет, соответственно, и общественного консенсуса.
Что касается нашего интуитивного — не зависящего ни от пропаганды, ни от интернет-«разоблачений» — представления о том, что за человек бы первый космонавт, то оно, скорее всего, основывается на таком явлении, как «улыбка Гагарина». Улыбка, знак открытости и дружелюбия, была его визитной карточкой, и именно она сохранилась после того, как самого его не стало; «солнечный парень» (2); однако правда ли, что Гагарин и пресловутая «улыбка Гагарина» — одно и то же? По сути, это явление, давно уже существующее и функционирующее отдельно от него — того же рода, что «улыбка Чеширского кота» или «улыбка Джоконды».
Кто на самом деле был этот наш «простой карандаш»?
Тайный честолюбец, упивавшийся мечтами о первенстве во всем — от баскетбола до космоса, советский Жюльен Со-рель, сконцентрировавшийся на достижении общественного положения — и, за счет колоссальных энергетических затрат, добившийся чаемого?
Или, возможно, руссоистский тип — естественное, не испорченное книжной культурой существо; ладный да складный, фото- и телегеничный, однако посредственно образованный и вообще не семи пядей во лбу парень, у которого, пожалуй, лучше, чем у прочих, получалось скалить зубы да по-деревенски аплодировать в ответ на аплодисменты; иными словами, «такой себе один из Шариковых этого мира — дворняга» (3)?
Или же правильнее будет отнести Гагарина к типу, описанному Толстым в «Войне и мире»: типу «каратаевскому», «олицетворению всего русского, доброго, круглого…» (4); воспринимать его как «народного философа», чья жизненная стратегия может быть передана формулой «не нашим умом, а Божьим судом»? И раз так, не есть ли жизнь Гагарина просто уникальное приключение одной из составляющих земной глобус капель из сна Пьера Безухова — капли, которая не просто вышла на поверхность, чтобы разлиться там пошире и в наибольшем размере отразить Бога, но вдруг, вопреки законам гравитации и божественного круговращения, в стремлении максимально приблизиться к Богу, нашла в себе силы выпрыгнуть на полтора часа из этого живого глобуса — и затем, отразив Его в большей мере, чем любое из когда-либо живших на Земле существ, опять вернулась, слилась со всеми и, как все, устремилась, когда пришло время, к центру?
Или же ключ к Гагарину — его военная форма: кшатрийская натура[3] , человек длинной воли — происходящий из самых низов, родившийся в зловонном, темном углу истории — и сумевший, за счет феноменально сильного, величественного характера, преодолеть судьбу, намотать кишки истории себе на запястье?
Или же он был чрезвычайно, что называется, юркий, предприимчивый тип, продавец от Бога, с развитыми гораздо выше среднего коммуникативными способностями, виртуозно пользовавшийся своей обаятельной улыбкой — а когда надо, так и пачкой собственных фотографий, которые носил во внутреннем кармане кителя и подмахивал залихватскими автографами — вроде «И на Марсе будут яблони цвести… Ю. Г.»; тип по сути совершенно не творческий, но относящийся, по классификации Гладуэлла (5), к «объединителям»: разносчик социальных вирусов, спровоцировавший в обществе эпидемию энтузиазма?
Похоже, тут есть о чем поговорить; и да, 50 лет со дня Полета — хороший повод взяться за биографию Гагарина: пора не только отчистить памятник, но и показать, что у истукана был оригинал — который, как мы увидим, весьма существенно отличался от монументального образа.
Может ли Гагарин считаться героем / иконой / ролевой моделью во времена, когда космос, с одной стороны, стал гораздо более недосягаемым, чем это казалось 50 лет назад (какие там каникулы на Луне, какие там яблони на Марсе, какое там Великое Кольцо (6); хорошо если за весь XXI век кто-то осуществит то, что планировалось Королевым сделать году к 1975-му), а с другой — стремительно тривиализуется — возможность совершить суборбитальный полет — «скататься в космос», теоретически, можно выиграть, купив банку пива или шоколадку — а именно так обстоят дела, буквально: пивоваренные и кондитерские
