ярость, единственное проявление которой заключается в повторении слов: обуздать, послушный, трепка, унижение, — меня не удастся обуздать.
Бунт против матери нарастает, по мере того как мать теряет в глазах дочери свой авторитет. Девочка видит, что мать ждет, терпит, жалуется, плачет, устраивает сцены. Неблагодарная роль матери в повседневной жизни не может ее возвысить. Если она — жертва, ее презирают, если — мегера, ненавидят. Ее жизнь предстает как образец скучнейшего однообразия, в ней нет ничего, кроме глупых повторений, она никуда не движется. Замкнувшись в своей роли хозяйки, она возводит барьеры на пути к существованию, становится его преградой и отрицанием. Дочь горячо желает не быть похожей на нее. Она преклоняется перед женщинами, которым удалось избежать женского рабства: перед актрисами, писательницами, преподавательницами. Она с увлечением занимается спортом, учится, лазает по деревьям, рвет одежду, пытается соперничать с мальчиками. Часто она находит себе верную подругу и поверяет ей свои секреты. Это не обычная дружба, она похожа на любовную страсть, и ее участницы делятся сексуальными секретами, то есть рассказывают друг другу те сведения, которые им удается раздобыть, и обсуждают их. Нередко случается, что образуется треугольник, поскольку одна из девочек влюбляется в брата подружки. Так, в «Войне и мире» верная подруга Наташи — Соня влюблена в ее брата Николая. Такая дружба всегда хранится в тайне, и вообще, девочки в определенном возрасте любят секреты и делают их из самых незначительных вещей. Такова их реакция на то, что скрывают от их неудовлетворенного любопытства. Это также способ придать себе больше веса, к чему они всячески стремятся. Они пытаются вмешиваться в жизнь взрослых, придумывают о них романтические истории и отводят в них себе значительную роль, хотя сами и не слишком верят в них. Собираясь в группы, девочки стараются показать, что на презрение мальчиков они отвечают презрением: они держатся в стороне от них, дразнят их, насмехаются. Но в то же время каждой девочке льстит, когда мальчики обращаются с ней как с равной, она стремится получить их одобрение. Ей хотелось бы принадлежать к высшей касте. Отголоски того процесса, который еще в первобытном обществе подчинил женщину мужскому авторитету, слышатся в определенном возрасте в душе каждой девочки: она восстает против своей участи, в ней трансцендентное протестует против нелепости имманентного. Ее раздражает, что ее придирчиво заставляют следовать правилам приличия, носить неудобную одежду, закабаляют работой по хозяйству, останавливают все ее порывы. По этому поводу было проведено немало опросов, и почти все они1 дали одинаковые результаты: все мальчики — как когда–то Платон — говорят, что они ни за что на свете не хотели бы быть девочками. Почти все девочки приходят в отчаяние от того, что они не мальчики. По статистике, приведенной Хэвлоком Эллисом, только один мальчик из ста хотел бы быть девочкой, тогда как 7 5 процентов девочек предпочли бы быть другого пола. Как явствует из обследования Карла Пипале (изложенного Бодуэном в его труде «Детская душа»), из двадцати мальчиков в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет восемнадцать сказали, что они готовы согласиться на все что угодно, но только не быть девочками, а из двадцати двух девочек десять хотели бы стать мальчиками. При этом они приводили следующие доводы; «Мальчикам лучше живется, они не страдают, как женщины… Мама меня бы больше любила… Мальчики занимаются более интересной работой… Мальчики способнее к учебе… Мне было бы интересно пугать девочек… Я бы больше не боялась мальчиков… Они свободнее… У мальчиков более интересные игры… У них удобнее одеж–Конечно, есть и исключения. Так, в одной швейцарской школе, где мальчики и девочки воспитываются вместе, живут в прекрасных условиях, пользуясь комфортом и свободой, все ученики сказали, что они довольны жизнью. Однако такая ситуация нетипична. Девочки, без сомнения, могли бы быть такими же счастливыми, как мальчики, но современное общество йе дает им этой возможности, это — факт.
да…» Это последнее замечание приходится слышать часто: почти все девочки жалуются на то, что платья неудобны, что они не могут в них свободно двигаться. Они должны постоянно помнить, что юбка не должна задираться, а светлая одежда должна быть чистой. В десять–двенадцать лет большинство девочек — это действительно «несостоявшиеся мальчишки», то есть дети, которым не дозволено быть мальчиками. Мало того что они страдают от этого, как от несправедливого ущемления своих прав, их, кроме того, принуждают к нездоровому образу жизни. Не получающий выхода избыток жизненных сил, невостребованная бодрость приводят к нервозности. Слишком степенные развлечения оставляют неизрасходованной кипучую энергию. Девочки начинают скучать. Чтобы разогнать скуку и компенсировать унижающую их неполноценность, они предаются печальным, романтическим грезам, начинают увлекаться пустыми фантазиями, теряют ощущение реальности. Их чувства становятся экзальтированными и необузданными. Поскольку они не могут действовать, они говорят, нередко перемежая серьезные разговоры с пустой болтовней. Им кажется, что они одиноки, что их никто не понимает, и они ищут утешения в самовлюбленности: воображают себя героинями романа, восхищаются собой, жалеют себя. В них естественным образом развиваются кокетство и притворство, причем оба эти недостатка углубляются по мере взросления. Их неудовлетворенность выражается в капризах, приступах гнева, рыданиях. Им нравится плакать — склонность к слезам сохраняется у многих взрослых женщин главным образом потому, что они любят разыгрывать из себя жертву. Таким образом они одновременно протестуют против суровости своей судьбы и стремятся растрогать окружающих. «Девочки так любят плакать, что иногда даже плачут перед зеркалом, это доставляет им особое удовольствие», — рассказывает епископ Дюпанлу. Переживания девочек касаются в основном отношений с родителями. Они стремятся отдалиться от матери, при этом иногда они настроены к ней враждебно, а иногда испытывают острую нужду в ее покровительстве, Им хочется безраздельно владеть любовью отца. Они ревнивы, ранимы, требовательны. Иногда они сочиняют целые истории: считают себя приемными детьми, а своих родителей — неродными, придумывают родителям тайную жизнь, размышляют об их взаимоотношениях, полагают, что мать не понимает отца, что он с ней несчастен и не находит в ней той идеальной подруги, которой могла бы быть для него дочь. Их вымысел может быть прямо противоположным: мать права, считая отца грубым и неотесанным, он внушает ей физическое отвращение. Выдумки, притворство, детские трагедии, наигранный восторг, причуды — причины всего этого следует искать не в загадочной женской душе, а в положении девочки в обществе.
Индивид, воспринимающий себя в качестве субъекта, наделенного способностью к автономии и трансцендентности, видящий в себе некий абсолют, переживает нелегкий момент, обнаруживая, что его уделом, предопределенным судьбой, является подчиненное положение. Для того, кто осознал свою неповторимость, мучительно обнаружить в себе качества Другого. Именно это происходит с девочкой, когда она, познавая мир, начинает осознавать себя женщиной. Предназначенная ей жизненная сфера — замкнута, ограниченна, подавлена миром мужчин. Куда бы она ни кинула взор, она повсюду видит барьеры, ограничивающие ее возможности. Божества, которым поклоняются мужчины, так далеки от нее, что на деле она не воспринимает их как божества, взамен она обожествляет людей.
В таком положении находятся не только девочки. Так же живут негры в Америке: они лишь отчасти приобщились к цивилизованному обществу, которое смотрит на них как на низшую касту. Именно от этого так горько страдает на заре своей жизни Биггер Томас1 — от фатальной неполноценности, которая определяется его проклятьем «отличия» в качестве Другого — цветом кожи. Он смотрит на пролетающие в небе самолеты и знает, что никогда не сядет за штурвал, потому что чернокожий. Точно так же девочка знает, что она никогда не будет бороздить моря, никогда не отправится к полюсу, многие приключения и радости недоступны ей, потому что она — женщина, ей не повезло с самого рождения. Между ними имеются также различия; негры восстают против своей судьбы, тем более что никакие преимущества не компенсируют ее жестокости, Женщину же приучают к тому, чтобы она примирилась со своей участью, Я уже упоминала2 о том, что наряду с естественным стремлением субъекта суверенно распоряжаться своей свободой в человеке существует также искусственная готовность отказаться от своей независимости, бежать от нее. Родители и воспитатели, книги и сказки, женщины и мужчины всячески расхваливают девочке прелести пассивности, ее учат наслаждаться ими с раннего детства, Она поддается искушению, сама того не замечая, ее уступка тем более неизбежна, что порывы ее трансцендентности наталкиваются на самое решительное сопротивление. Но принять пассивность означает также принять без борьбы навязываемую ей извне судьбу, и такая перспектива ее пугает. Перед мальчиком, будь он честолюбивым, легкомысленным или робким, будущее открывает множество дорог: он может стать моряком или инженером, остаться в деревне или уехать в город, отправиться в путешествие или разбогатеть. Глядя в будущее, где его ждут разнообразные возможности, он чувствует себя свободным.
