предприняли… Храни нас в трудах возведения нашей прекрасной цели, камень за камнем позволь возвести её, но сотвори также, чтобы усилия наших трудящихся во Франции, работающих в сообществах, стали ярким примером для всех других рабочих мира! Это будет для них наилучшая награда… Сделай, чтобы иные страны вновь обратились к Парижу и чтобы, глядя на шпили этого святилища, построенного в эпоху пагубного материализма, думали, что наша столица есть не только столица развлечений, но что она способна возвести на своей земле такой монумент, где все люди доброй воли могут собираться, чтобы возъединиться в едином стремлении к любви.
Он умолк, и долго ещё его взгляд оставался поднятым к вершинам деревьев. Его преображённое лицо казалось углублённым в возвышенную медитацию… Мы все оставались беззвучными, созерцая его: он был настоящим вдохновенным вождём… Наконец он опустил голову и направился к авеню Акаций, мы последовали за ним. У ворот Майо он нас усадил в автобус, направлявшийся к Сен-Жермен, но спустя несколько минут езды мы вышли на Ронд-Пуэн де ля Дефанс: мы были на географическом и космическом месте будущего собора…
Центр обширной открытой площадки показался нам удручающе подавленным «официальным» уродством памятника, установленного в память «Обороны Парижа» во время осады 1870–1871 годов.
— Я никогда не понимал, — говорил нам Андре Серваль, — почему памятнику или произведения искусства, предназначенные для увековечения великих сражений, всегда бывают такими ужасными. Случается иногда, что печаль вдохновляет скульптора (несколько «Монументов Мёртвым» войны 1914–1918 годов, такие, как эта великолепная бретонская мама, вырезанная в граните и сидящая на скамейке перед собором Трегиера, действительно величественны, но редко, чтобы для мнимого блеска и рисовки не привлекался стиль «шаблона». Литературный стиль «разматывания событий» вызвал насмешки… Думаю, что в скульптуре и живописи такое тоже возможно! Когда немцы во время оккупации 1940–1944 годов удалили с наших площадей и скверов большое число статуй для переплавки, я нашёл, что они скорее оказали нам услугу. Помните ли вы устрашавшую статую Виктора Гюго на площади с тем же именем? Никто о ней не жалеет! И я считаю, что если бы «Плот Медузы», это живописное заклинание, настолько же громоздкое, насколько и забавное, исчезло в бомбардировке, мир бы легко утешился!
Ещё раз Андре Серваль был прав, мосье Моро. Было ли у вас время обратить внимание, когда вам случалось проезжать мимо на машине по площади Дефанс, и внимательно рассмотреть монумент? Эта женщина, символизирующая город Париж и послужила моделью большинства «муниципальных» статуй, установленных во времена Третьей Республики, действительно невыносима. Опирающаяся на ствол ружья, поддерживаемая древком знамени, с карающей правой руки, указывающей шпагой на воображаемого противника, чтобы защитить патриота, упавшего у её ног, эта аллегории в бронзе, полинявшая от перемены погоды и источённая серо-зелёными разводами, производит эффект, прямо противоположный той благородной цели, для которой она была воздвигнута: её смехотворный героизм вызывает улыбку.
— Место, где находится этот памятник, и будет центром нашего собора, — продолжал Андре Серваль. — Так как парижане испытали когда-то необходимость воздвигнуть на этом место монумент, напоминающий о славной странице их историй, мы не в праве просто лишить памяти будущие поколения. Мы без всякого ущерба для них заменим эту женщину с агрессивной походкой одним витражом, вызывающим в памяти, в стилизованных и выразительных линиях, мужество Парижа во время драматической осады 1870–1871 годов.
Тройной входной портал собора должен будет выходить к городу, прямо на этот проспект (недавно названный авеню Генерала де Голля), который продолжает авеню де Нейи, авеню Гранд-Арме и, наконец, Елисейские Поля — ось Парижа. Таким образом парижане почувствуют, что «их» новый храм всегда готов их принять. Если бы вход был обращён на запад, вместо того чтобы выходить- на восток, собор казался бы повёрнутым спиной к городу, который с любовью построил его… Вы, несомненно, уже давно заметили, что осевые линии соборов не всегда строго прямые и что они слегка отклоняются вправо относительно центра, если смотреть с хоров? Говоря проще, соборы, все построенные в форме креста, не прямолинейны. Если эти архитектурные кресты имеют наклон вправо, то это (как утверждает благоговейная античная христианская традиция) для того, чтобы напомнить, что испустив свой последний вздох на Голгофе, Христос склонил голову. Почтительная традиция, но, по моему скромному мнению, слишком мистическая, чтобы быть истинной. Я скорее бы поверил, что строители соборов ожидали восхода солнца для ориентации своих сооружений. Таким же образом они обязательно находили и запад… Но им казалось, что солнце никогда не восходит на том же месте, а каждое утро оказывается смещённым немного правее, чем накануне. Это постоянное отклонение вынудило архитекторов средних веков принять принцип, ставший почти незыблемым, выпрямления — путём лёгкого искривления — осей нефов соборов таким образом, чтобы они всегда были обращены к восходящему свету. Это правило, в котором мы не должны ошибиться при строительстве собора Сен-Мартьяль: в мире не было бы ни малейшей стабильности, если бы не сохранялись некоторые архитектурные традиции.
Вокруг площади, месье Моро, были установлены бараки и разные ярмарочные сооружения, оставленные здесь навсегда, чтобы новые поколения помнили, что некогда в этих местах каждый год проводилась большая народная ярмарка, обычно называвшаяся «Праздник в Нейи». Мы были оглушены шумом этих суматошных аттракционов: были там «гусеницы» со своими извивающимися боками, тиры для стрельбы из карабинов, манежи электромобилей, «железная дорога», мчавшаяся по крытым спускам с оглушительным лязганьем, через которое прорывались крики эфемерных пассажиров. Ко всему этому из громкоговорителей низвергался на всю эту народную истерию поток последних модных припевов в манере гнусавых ритурнелей.
— Друзья, — заявил Андре Серваль, понаблюдав в течение нескольких минут этот спектакль, — все эти бравые люди воображают себе, что шум, встряска и острые ощущения способны удовлетворить их вечное желание избежать сложностей жизни. Возможно, они не во всём не правы? Я одобряю в людях этот постоянный поиск новых чувств и переживаний, но что может сравниться с теми эмоциями, которые испытает эта же самая толпа, когда перешагнёт, на этом самом месте, мирную паперть собора? Посетитель Сен-Мартьяля выйдет из него покорённым и ослеплённым в чувствах, если он атеист, и укреплённым в вере, если он верующий. Такой результат достигается только лишь святостью и могуществом храмов.
Почти на том самом месте, где мы стоим сейчас, будет начинаться неф и займёт примерно две трети длины площади. А поперечный неф пройдёт от существующего въезда на национальную трассу № 13 до авеню Гамбетта. И хоры, наконец, примкнут к авеню Дивизион-Леклерк. Хотя наш собор предназначен стать местом нового паломничества Парижа, он будет построен в действительности в двух главных городах разных кантонов: Курбевуа на юге и Пюто на севере. Это меня не смущает; место сооружения обладает в себе самом некоторой всеобщностью. И так как собор расположится в двух коммунах, то не будет ли это символом того, что он не будет принадлежать одной из них больше, чем другой, и что, в сущности, все коммуны Франции могут отстаивать права на него?
Хотя мы сохраним в витраже с южной стороны память об обороне Парижа, нам понадобится ещё один, с севера, который будет напоминать о генерале Леклерке из Отеклока, маршале Франции, мемориальный памятник которому вы можете видеть на центральной площадке авеню Гамбетта. Возведение собора потребует, несомненно, ликвидации этого монумента, также далёкого от того, чтобы быть шедевром современного искусства!
При общем строительстве здания нам придётся применить очень важный закон, называемый принципом «золотого числа», известный всем строителям соборов и передающийся, словно волшебный секрет, из поколения в поколение. Без этого весь выгиб свода нашего собора, высотой в сто метров, рискует обрушиться, как это случилось уже с одним из наших самых красивых соборов в провинции. Закон, довершающий мой начальный принцип: собор Сен-Мартьяль должен иметь красноречивую и мелодичную архитектуру. Я сумею заставить вибрировать его тончайшие линии, будто струны арфы или цитры. Вся его орнаментация будет обдуманной и логичной, всё будет согласовано, от всего ансамбля до самой мелкой детали. В нём не найдут ничего, кроме провозглашения хвалы человеческому духу, закона красоты и гармонии!
Мы многого не поняли в тот день, месье Моро, из того, что открыл нам Андре Серваль. Но со временем и в общей работе ею созидательная теория предстала нам блестящей.
Он рассказывал нам о своих идеях, стоя в самом центре площади, меньше всего на свете обращая внимание на толпу, шум и пыль:
