ЗАБВЕНИЕ
Выйдя на улицу, он понял, что сбежал от какого-то кошмара. Чувство отвращения, испытанное в комнате, теперь уступило место непостижимому ощущению, где всё смешалось… По дороге к гостинице он начал размышлять: действительно ли всё, в чём призналась женщина с бесцветными волосами под воздействием спиртного, было правдой? Правдоподобно ли, чтобы человек, сердцем и разумом одержимый столь грандиозным замыслом, нашёл такой жалкий конец? То, что рассказала о смерти Андре Серваля эта пьяная девица, было каким-то потрясающим в своей горести. Вся эта история никак не вписывалась в необычайную жизнь человека, мечтавшего лишь о величии. В уме не укладывалось, чтобы эта чувственная пошлость могла вот так погубить гений творца и что всё закончилось, как в банальных полицейских романах, убийством на почве страсти!
То, что пансионерка мадам Антенор хорошо знала создателя собора, не представляло никаких сомнений: её монолог сходился с тем, что Моро уже знал до приезда в Марсель… И то, что она была Эвелин, а никакая не Фабьенн, также было достоверно… Но не преувеличила ли она всё под влиянием выпитого? Не увлеклась ли она приданием себе более важной, более решающей роли в исчезновении отшельника с улицы Вернэй? И если даже в её странном повествовании ничего не придумано, всё равно он не имеет никакой юридической силы, так как Моро был единственным, кто слышал его и к тому же не записал и не сделал магнитофонной записи… Да и какое, наконец, доверие могут вызвать у полиции заявления одной пьяной женщины? Вспомнит ли она, когда протрезвеет, что она рассказывала как-то вечером в доверительной обстановке? Не отречётся ли она от своих слов, утверждая, что ничего не говорила, потому что не слышала никогда ни о каком убийстве?
Перед журналистом предстал тревожный вопрос совести: после выяснения мотива убийства Андре Серваля он, с профессиональной точки зрения, должен теперь в продолжении своего репортажа открыть его широкой публике — разве его профессия не обязывала информировать других о беспрестанном поиске истины? Но имя Эвелин обязательно присутствовало бы в рассказе, а людской суд, который всегда ищет виновного, обрушился бы на это заслуживающее жалости создание. Выходит, низкая роль стукача и доносчика составляет дополнительное ответвление той самой профессии, где прежде всего нужно было проявить независимость суждений? Если Моро опубликует то, что он узнал, то в глазах читателей монстром будет уже не девица презренной профессии, а именно он, вошедший в доверие и открывший всю эту трагедию, подробности которой он восстановил, используя такие гнусные средства. Не была бы Эвелин пьяной, она бы ни в чём не призналась.
Придя в гостиницу, он был довольно удивлён, когда в холле его позвал знакомый голос:
— Полагаю, дружище, что так поздно вы возвращаетесь только потому, что сделали какое-то интересное открытие? Видите ли, я просто не могу вас представить себе погружённым в мечтания на Старом Мосту или совершающим романтическую прогулку к замку острова Иф! Вы слишком рациональный юноша для того, чтобы подобным образом терять своё время.
— Когда я вам вчера позвонил и мне ответили, что вы в отъезде, я должен был предвидеть, что вы уже рыскаете где-то в этих местах…
— Вот именно: уже! Так вы звонили мне на набережную Орфевр? Зачем?
— Видите ли, мне очень хотелось получить с пашей помощью антропометрическую фотографию девицы, которую я искал…
— Я также подумал после вашего отъезда, что это фото может быть вам полезным и привёз его вам… Вот эта дама в профиль и анфас…
— Это, конечно, она! — сказал молодой человек. — … Хотя сдаётся, в то время, когда эти снимки, которые, однако, нельзя назвать произведениями искусства, были сделаны, она была намного красивее…
— Значит, у вас уже нет необходимости в этих небольших образочках, чтобы её опознать… Итак, вы её видели! Могу ли и узнать о впечатлении, которое она на вас произвела?
— Тягостное, инспектор!
— Я предвидел это… Невозможно оставаться такой же, особенно в профессии, которую избрала себе эта милая особа! Я слушаю вас…
— Но я не обязан вам ничего сообщать!
— Это так: я позабыл о нашем пакте… Впрочем, я приехал в город Марсель не для того, чтобы вас допрашивать, а скорее, чтобы вас уберечь.
— Меня? В этом нет никакой нужды!
— Все так думают, молодой человек… А потом одним ранним утром или на рассвете просыпаются или, скорее, не просыпаются, потому что в шкуре уже шесть пулевых дыр… Это вам ничего не напоминает: шесть пулевых дыр?
Моро не отвечал. Берте продолжал с улыбкой:
— Вы же всё-таки не думаете, что я оставил бы молодого человека и своего лучшего друга на добычу банде негодяев?
— Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что всё в преступном мире распространяется с непостижимой быстротой! Я вас предупреждал, что прекрасная Эвелин сейчас находится «под башмаком» одного «покровителя» — араба… Ничем не доказано, что этот господин позволит вам унести с собой тысячу и один секрет, выложенные вам с доверием этим очаровательным созданием у мадам Антенор. Этому «каиду» было бы очень досадно, если бы одна из его подопечных была замешана в грязном деле… Так или иначе оно отразилось бы на нём и привлекло бы внимание к его собственной деятельности, особенно к источникам его внушительных доходов! Все женщины, работающие у этой доброй мадам Антенор, докладывают, что… Вы там ничего, может быть, не заметили?
— О да! — проговорил Моро, изобразив гримасу.
— Дорогой мой, ничего не бывает даром! Вы всегда можете провести такую немного тягостную работу за счёт ваших щедрых командировочных расходов. Газета ваша богата и сумеет возместить их вам: подумайте о том, что там с нетерпением ждут окончания вашего репортажа! Откровенно говоря, я считаю, что на этот раз вы сделаете превосходную концовку…
— Какую концовку?
— Я просто подумал, что вы уже раскрыли наконец убийцу Андре Серваля?
— Разоблачения такого рода касаются больше вас, инспектор, а не меня!
— Обаятельная Эвелин всё-таки говорила. Вы же не хотите меня уверить, что она оставалась безмолвной, во время ваших интимных свиданий, как та госпожа Потричи?
— Боюсь, что я не в состоянии повторить все наши разговоры! Мы оба были пьяны…
— В самом деле? Тогда вам, должно быть, очень хочется спать… Но если, случайно, вас будут преследовать страшные кошмары, без колебаний стучите в стену у изголовья вашей кровати… Случаю было угодно, чтобы наши комнаты оказались по соседству в этой гостинице! Разве это не замечательно?
— Действительно замечательно… Спокойной ночи.
— Спокойной ночи… Моро? Смею ли надеяться, что вы не забудете сдержать обещание, которое мне дали взамен на сведения, любезно предоставленные в Париже?
— Какое обещание?
— Но… дать мне прочитать ваш репортаж раньше всех, когда он будет окончен?
— Я всегда держу свои обещания… Вот только беда: не могу решить — закончить мне его или послать ко всем чертям.
— Только не принимайте поспешных решений, молодой человек! Утро вечера мудренее!
Лёжа в постели, Моро старался восстановить в памяти малейшие подробности своего второго визита к мадам Антенор. В его ушах особенно отчётливо звучал хриплый убитый голос напившейся девицы… Ещё он задавал себе вопрос, зачем это Берте понадобилось приезжать в Марсель для встречи с ним? Если уж инспектор принял такое решение, то наверняка он почуял реальную опасность. Боялся ли он, как только
