обществом потребления, коррупции и вырождения. Изображая в сатирическом виде этих (так называемых) эстетов, авторы „Терпения“ не ставили целью высмеять дух подлинной эстетики, а стремились лишь заклеймить неестественную эксцентричность, старающуюся выдать себя за таковую. И им удалось создать одну из самых очаровательных и веселых музыкальных комедий»[159]. Кстати, выходя из театра, Оскар Уайльд заслужил аплодисменты публики, оценившей чувство юмора, с которым он воспринял спектакль.
Оскар не преминул воспользоваться своей возросшей известностью; Лилли Лэнгтри рассказывала о том, насколько умно и с каким чувством юмора это было сделано: «Позднее, когда он начал становиться заметным персонажем лондонской жизни и когда его наивные чудачества сделались мишенью юмористических колонок в газетах, он быстро сообразил, что может обернуть их себе на пользу, и с этого момента начал так смело доводить их до крайности, что игнорировать его стало невозможно. Над ним смеялись, но его всюду звали. Когда он появлялся с цветком в петлице, сотни молодых людей делали то же самое. Когда он восхищался цветами гелиотропов, ими торопились украсить все салоны… По забавному выражению того времени, он считался апостолом лилии, апостолом трансцендентализма… Могу с уверенностью сказать, что его позы были рассчитаны именно на публику. Для друзей он всегда оставался прежним, и у нас не было другого выхода, как признать его авторитет, несмотря на эти постоянные ухищрения»[160].
22 сентября 1881 года «Терпение» было представлено на сцене театра «Стандарт» на Бродвее. 30 сентября Уайльд получил телеграмму с предложением осуществить турне по Соединенным Штатам начиная с 1 ноября, во время турне поэт должен был провести около пятидесяти публичных выступлений. 1 октября Уайльд написал из Лондона: «Согласен, если Ваши условия меня устроят». Условия устроили, и 24 декабря 1881 года длинноволосый эстет, молодой человек с лилиями и подсолнухами, автор недавно вышедшего сборника стихов, герой постановки «Терпения», приехал в Ливерпуль и поднялся на борт парохода «Аризона». Багажом поэта были рукопись пьесы «Вера» и собственный гений.
По всей видимости, плавание прошло без приключений. 2 января 1882 года Оскар Уайльд, «разочарованный Атлантическим океаном»[161], прибыл в Нью-Йорк. Один из журналистов сел в лодку и бросился ему навстречу. Накануне он выучил наизусть определение эстетизма: «Наука об ощущениях или о том, что объясняет причины чувства боли или удовольствия, возникающих при созерцании произведений искусства или природы; наука о красоте и о различных формах ее проявления в природе и в искусстве; философия изящных искусств» [162]. Но прежде всего журналист был поражен внешностью Уайльда: «Мистер Уайльд был ростом не меньше 1 м 80 см, прямой, как стрела, широкоплечий и длиннорукий, что свидетельствует о немалой физической силе. Он был одет в длинное, до пола, свободное зимнее пальто с поясом, отороченное двумя разными видами меха, на ногах ботинки из прекрасной кожи, на голове что-то вроде греческой войлочной шапочки без полей, а открытую на груди рубашку можно смело назвать байроновской. На груди был повязан галстук небесно-голубого цвета, прекрасно сочетавшийся с морской тематикой. Длинные, слегка завивающиеся книзу волосы темной волной спадали на плечи. Глаза светились густо-синим цветом, однако были начисто лишены того устремленного в даль выражения, которое столь часто приписывают поэтам». Наивное удивление, отразившееся в широко открытых глазах журналиста, позабавило Уайльда; его собственное определение эстетизма будет перепечатано во всех нью-йоркских газетах: «Эстетизм — это поиск признаков красоты. Это наука, позволяющая обнаружить связи, которые существуют между различными художественными формами. Если быть еще точнее, эстетизм — это поиск тайны бытия»[163].
Пароход причалил слишком поздно, чтобы пассажиры могли пройти через таможню, поэтому Оскар сошел на берег только на следующее утро. Его встретил американский агент Д’Ойли Карта полковник Морс, который проводил его в гостиницу, где поэта ждал завтрак; затем они отправились в здание на Семнадцатой авеню, адрес которого был засекречен и где отныне располагалась штаб-квартира Оскара Уайльда. Рекламные агенты готовили брошюру с биографией его родителей и описанием жизни в Оксфорде; вскоре появилось сообщение, что первая лекция будет посвящена Ренессансу английского искусства. Городская золотая молодежь наперебой приглашала Оскара Уайльда на бесконечные ужины.
7 января Уайльд присутствовал на постановке «Терпения» в театре «Стандарт». На нем был обычный эстетский наряд: короткие штаны, черные шелковые чулки, рубашка с жабо и пунцовый галстук; в бутоньерке куртки черного бархата, обшитой шнурком, на этот раз красовался цветок гелиотропа. Он невозмутимо аплодировал репликам, приводящим публику в восторг, и с улыбкой выдерживал обращенные на него взгляды. После представления он отправился за кулисы поздравить исполнителей, а затем — на ужин в свою честь. На следующий день он проснулся знаменитым на весь Нью-Йорк: газеты писали только о нем; сатирические журналы «Пак» и «Дейли грэфик» поместили на него карикатуры. Словом, 9 января 1882 года все было готово для начала первого выступления в Чикеринг-Холле. Зал был переполнен, и каждый по праву задавался вопросом, какой прием будет оказан безумному поэту — поедателю цветов, которого в течение стольких лет высмеивал журнал «Панч». Уже с сентября прошлого года «Терпение» пользовалось неизменным успехом у американской публики, а Оскар Уайльд как бы заочно исполнял в этом спектакле главную роль. Продюсеры старались использовать его в качестве живой рекламы. Но они плохо его знали. Сразу после прибытия квартира, в которую поселили молодого поэта, стала местом встречи журналистов, актеров, актрис и некоторых привилегированных гостей, допущенных послушать рассуждения Оскара о красоте, открывшейся ему в средневековом великолепии Оксфорда в колледже Св. Магдалины или во Флоренции, этой жемчужине итальянского искусства. Ему уже удалось преобразить английское общество; цель нынешней кампании — попытка оказать влияние на американскую публику. Он предвещает появление цветовой гаммы в мужском костюме, которому необходимо отказаться от скуки черно-серых тонов, так как в конце концов «стремление к красоте является не чем иным, как возвеличенной жаждой жизни», о чем сам Оскар не уставал повсюду повторять. Публика не могла опомниться: все ожидали увидеть плохого комедианта, а перед ней неожиданно оказался молодой человек, культура и уровень развития которого намного превосходили их собственный. Оскар Уайльд, спокойно наслаждавшийся сложившейся ситуацией, предпринял первые шаги для постановки своей пьесы «Вера».
Вечером 9 января, накануне выступления, Оскар был необычно сосредоточен. Его наряд отличался примерной строгостью: черная бархатная куртка, рубашка с напуском, короткие штаны, шелковые чулки и башмаки с пряжками. Никаких цветов в бутоньерке, лишь букетик лилий в вазе на пюпитре. Не обращая внимания на нескольких опоздавших, он разложил записи и начал говорить слегка приглушенным голосом. Публика с любопытством прислушивалась, тем не менее кое-где послышался шепот и саркастические замечания. Но едва закончились первые пять минут, в течение которых оратор дал определение предмету своего выступления, как обаяние голоса, неожиданная и выразительная манера речи, простота и ясность слога подкупили аудиторию, и недоверчивость сменилась восхищенным удивлением. Уверенность возвращалась к Оскару по мере того, как его острые выпады, направленные против англичан, неизменно встречали одобрительный отклик. Публика была окончательно покорена, когда Уайльд заявил: «Поскольку вы все уже успели побывать на пьесе, которая идет здесь столько времени, я думаю, у вас достанет терпения послушать сегодня вечером меня»[164]. Молодой оратор — а ему было только двадцать семь, — духовный отец юных «душек», каким его вот уже несколько месяцев язвительно изображали в Англии и Соединенных Штатах, оказался личностью совсем иного масштаба. «Благодаря этому испытанию, — отмечал полковник Морс, — в присутствии критически настроенной, подозрительной и почти враждебной публики, Уайльду удалось самоутвердиться как оратору; никто и никогда больше не подвергал сомнению его умение обрести власть над аудиторией и заставить слушать себя в полной тишине. За все свои долгие годы работы с самыми известными американскими и английскими лекторами я не припомню столь сурового испытания и такого полного триумфа, какого добился г-н Уайльд на своем первом публичном выступлении»[165]. Сам Оскар Уайльд по достоинству оценил свой первый успех.
Не скрывая удивления, он так говорил об этом своему юному другу Форбсу-Робертсону: «Меня не оставляют в покое ни на секунду. Грандиозные приемы, великолепные обеды, постоянная толпа, окружающая мой автомобиль… очаровательные девушки, простые и умные молодые люди»
