помешают.
И потом, есть же раненые! Аврора с другими женщинами могла бы организовать лечение раненых, всех раненых. Чем больше капитан об этом думал, тем более великолепной казалась ему эта идея.
Так можно не только держать Аврору подальше от вражеских стрел, но и помочь раненым. Всем раненым, подумал он снова.
Всем. Не только людям. Но и… противникам, пусть даже сама мысль об этом казалась ему безумной…
Как он только раньше об этом не подумал… Невероятно, но до сих пор никто никогда не думал об этом. Капитан отметил про себя, что какая бы то ни было идея, придя однажды в голову, начинает расти. Сначала она кажется сумасбродной, но вскоре уже не подвергается сомнению.
Он должен жениться на ней.
Аврора не сможет проигнорировать просьбу мужа покинуть поле боя и остаться за городскими стенами: нарушив волю того, за кого она вышла замуж, она обесчестит его и сделает всеобщим посмешищем, а на такое она никогда не пойдет, особенно если после этого бедному мужу нужно командовать армией.
Быть может, она согласится выйти за него. Может быть. Нужно только правильно сделать ей предложение.
Вооруженный отряд подъехал к городской стене. Ранкстрайл узнал лицо Авроры в свете факелов и увидел, как она направляется к узкой лестнице, ведущей на бастион. Он вспомнил, что именно он первым вложил ей в руку меч и научил обращаться с луком, и послал в собственный адрес все известные ему проклятия.
Оказавшись на верхней ступени, Аврора увидела его и улыбнулась. Ранкстрайл попытался вспомнить, когда именно влюбился в нее. Должно же было быть в его жизни время, когда он еще не был влюблен, но оно затерялось в его памяти. Наверное, он любил ее всегда, потому что она — это она, и именно ей он никогда бы не осмелился предложить основать новую династию, соединив свою кровь с его, испорченной. Именно потому, что это была она, капитан не мог допустить даже мысли о том, что Аврора окажется в руках орка, в этих огромных квадратных руках…
Он попытался что-то сказать, но его голос застрял где-то в непроницаемости ночи. Капитан еще раз взглянул на равнину, на бескрайние биваки орков с их бесчисленными кострами, и страх при мысли о том, что Аврора может оказаться среди этого ада, превысил боль от того, что он представил ее рядом с собой.
— Вы хотите стать моей женой? — резко спросил он и добавил: — Прямо сейчас.
И сразу же пожелал провалиться сквозь землю. Он сказал «женой»! Даже не «супругой»! Нужно было спросить, окажет ли она ему честь стать его супругой. Или честь взять его в мужья? То есть в супруги. Что-то в этом роде. И чья это была бы честь? Его или Авроры? Как же надо делать это проклятое предложение? Нужно было попросить ее оказать ему честь… Да, правильно. Но это его «прямо сейчас» точно все испортило! Так не говорят. Незамедлительно? Неотлагательно… нет, безотлагательно… Капитан попытался начать все сначала, но не успел.
— Да, хочу, мой господин, — ответила Аврора.
Ранкстрайл потерял дар речи.
— Да? — растерянно пробормотал он. — Правда? То есть это значит, что вы согласны?
Аврора молча посмотрела на него и кивнула.
— Да, господин, — подтвердила девушка, — именно это я и имела в виду.
— Прямо сейчас — значит немедленно, — Ранкстрайл почувствовал необходимость разъяснить ей свои слова. — Не откладывая.
Аврора пристально смотрела на него.
— Я знаю, что значит выражение «прямо сейчас», господин, — ответила она. — Я кричала эти слова вместе с вашими воинами, когда мы шли в атаку. Вы не помните?
Ранкстрайл снова проклял самого себя. Он должен был хотя бы прибавлять «госпожа», обращаясь к ней, хотя бы пытаться выглядеть не таким идиотом — но вечно он что-то ляпал!
Потом он оставил проклятия.
Она согласилась!
Она сказала «да».
Он вспомнил, как давно, еще ребенком, подстрелил свою первую цаплю. Дома уже дня два не ели, и он отправился в рисовые поля со своей пращой. Была безлунная ночь. Он выстрелил наугад, и в тот вечер у них было жаркое на ужин. Мама тогда была еще жива.
Потом ему на память пришла первая охота Авроры: ей это было совсем не по душе. У нее чуть не разорвалось сердце оттого, что она убила кролика.
Аврора, как и Йорш, слышала боль умирающих.
Ранкстрайл сообщил ей о том, что необходимо обучить стрельбе из лука всех, кто был в силах держать оружие в руках, чтобы народ никогда больше не был беззащитным перед нападающими. К тому же необходимо было организовать помощь раненым, всем без исключения, на что Аврора ответила столь радостным согласием, что Ранкстрайл понял: он принуждал ее к тому, чего она желала с самого начала. Если бы он вспомнил о случае с кроликом раньше, то до него бы сразу же дошло: роль воина была для Авроры такой же тяжкой, как и для Йорша. Лишь в случае крайней необходимости они могли заставить себя сражаться, превозмогая свое чувство сострадания. Таких, как они, было нетрудно держать в стороне от поля боя. Нужно было лишь устранить крайнюю необходимость сражаться, спасая кого-то или что-то, и заменить ее необходимостью лечить кого-то или чему-либо учить.
Он был другим. Как и Ардуина, его могли бы назвать в будущем Справедливым, а может, и Великим. Но никак не Милосердным.
Он не чувствовал боли тех, кого убивал.
Может, ему стоило этому научиться. Может, этому можно было научиться.
Если кто-то не слышит боли умирающих, то он не будет пытаться сократить количество смертей, насколько это возможно. Если кто-то не слышит боли умирающих, то он подвергается искушению подсчитывать убитых врагов и радоваться их смерти. Или соревноваться с другими, кто больше убьет. А если доходит до такого, то армия, можно сказать, превращается в свалку.
Он был не таким, как Аврора.
Эти слова эхом отдавались у него в голове.
Он был другим. Он не мог скрывать этого от нее.
— Вы должны знать некоторые подробности моего рождения, — резко обратился он к Авроре.
— В вашем рождении нет ничего такого, о чем я должна знать и чего еще не знаю, — бесстрастно ответила она. — Ваша семья — одна из многих, живших на границах Изведанных земель и вынужденных покинуть свой дом после разрушительных набегов орков. Так же, как и семья моего второго лучника или вашего третьего алебардщика. Так же, как семьи половины воинов вашей армии.
Ранкстрайлу не нужно было оборачиваться, чтобы взглянуть на второго лучника и третьего алебардщика — таких же детей Пограничной полосы, принявшей на себя первый удар орков. Их невозможно было спутать ни с кем другим. Огромные плечи, придававшие им сходство с горами, и руки, которые он узнал бы и в темноте: такие же, как у него, темные и квадратные. Сомнений не оставалось.
Их тоже спасло милосердие матерей, которые предпочли навлечь проклятие на самих себя, но не пожелали избавиться от собственных детей. Детей, которые не должны были появиться на свет. Они носили на себе отпечаток мрачного страдания своих матерей, потому что, в отличие от Ранкстрайла, не встретили на своем пути отцов, готовых добывать для них виноград или утешать их плач надоедливыми сказками, которые при всей своей бессмысленности могли научить их нежности.
Вместе с капитаном, под его командованием, они превратились в непобедимых воинов. Двое таких детей покоились теперь вместе с последним королем Народа Гномов в королевской усыпальнице Далигара.
Они стали тем бастионом, который остановил нашествие орков подобно рифам, о которые разбивается морской прибой.
