бесстыдно играли командиры всех уровней, не желавшие выполнять то, что им приказывали. Так, часть, в которой сегодня в строю насчитывалась лишь четверть танков, уже на следующий день волшебным образом становилась укомплектована на три четверти. По этой причине к статистике бронетанковых частей надо относиться с большой осторожностью. Но в любом случае немцы теряли танки с такой пугающей скоростью, что генералы все больше убеждались: это не блицкриг.
Диспетчеры аэродрома под Оршей 12 ноября увидели заходящие на посадку личные самолеты начальников штаба групп армий. Были представлены все три группы армий. На совещании присутствовал и Гальдер. На проводившемся в обстановке строжайшей секретности совещании предстояло решить, что делать дальше. Следует ли армиям окопаться и переждать зиму, не двигаясь вперед, или же необходимо предпринять последний натиск на Москву?
До сих пор не утихают горячие споры по поводу этого совещания. Кто именно настоял на принятии решения о еще одном штурме Москвы? После войны офицер советского генерального штаба Кирилл Калинов дал новую пищу для споров, предположив, что своим поражением под Москвой немцы обязаны хитрости Сталина! Калинов утверждает, что русские сами спровоцировали последнее немецкое наступление, и доходит до того, будто Жуков на лекции в академии после войны сказал, что русские организовали через одного из дипломатов в Москве утечку сведений, в которых сильно завышались потери Красной армии. В это же время на передовые рубежи были направлены отряды рабочего ополчения. Эти необученные гражданские люди были сознательно принесены в жертву, чтобы убедить немцев в том, что защитники Москвы находятся при последнем издыхании.
Есть или нет правда в версии Калинова, оказало ли влияние появление на фронте отрядов рабочего ополчения на решение, принятое немецкими генералами, — так или иначе, было решено попробовать еще раз.
Штабисты, разрабатывавшие план «Барбаросса», исходили из расчетов, что Красная армия полностью зависит от коммуникаций, как и немцы. Гюнтер фон Клюге, командир 4-й армии в группе Бока, останавливал наступление всякий раз, как у него в тылу возникали какие-то затруднения. Один военный историк отозвался об этом так: «Решительный командующий танковым соединением, как жокей, должен не отрываться от финишной черты, а не подобно осторожному вожаку каравана постоянно оборачиваться назад».
В Красной армии все обстояло совершенно иначе, как свидетельствует генерал фон Мантейфель:
«Европеец не может представить себе наступление русской армии. Вслед за танковыми колоннами катится огромная орда, в основном на лошадях. За спиной у солдата вещмешок, в котором сухари и сырые овощи, собранные по дороге на полях и в деревнях. Конь питается соломой с крыш — другого фуража достать практически невозможно. В наступлении русские могут продержаться так до трех недель. Их нельзя остановить, как останавливают обычную армию, перерезая пути снабжения, ибо почти нет колонн снабжения, по которым можно было бы наносить удар».
Голодная, нуждающаяся во всем наступающая немецкая армия не встречала на своем пути склады продовольствия, боеприпасов и горючего. Их просто не было. Снабжение Красной армии осуществлялось непосредственно с поездов, прибывавших на станции. Независимо от того, какие решения принимались на совещаниях в глубоком тылу, по мере приближения Рождества снег, страшные потери и усталость, становившаяся с каждым днем все заметнее на лицах немецких солдат, убедили немецких генералов, что пора начинать окапываться и готовиться к зиме.
К тому, что блицкриг может затянуться, никто не был приготовлен. К этому времени транспортные коммуникации немецкой армии вытянулись на 1000 километров. Больше 70 процентов немецких паровозов вышли из строя, так как их котлы разорвало от мороза. На приграничных станциях, где встречались русская и немецкая железнодорожные колеи, царил хаос. На всем протяжении шоссейных и железнодорожных магистралей активно действовали партизаны. По мере того как продвижение вперед немецких армий замедлялось, менялась расстановка сил. Наступающая армия оставляет своих раненых и поврежденную боевую технику тыловым частям, захватывая раненых и технику противника. Наступающая армия несет минимальные потери от артиллерийского огня противника, так как тот вынужден постоянно менять позиции своих орудий. Но вот пришла пора немцам приспосабливаться к тяготам позиционной войны. Русские все чаще переходили в дерзкие контратаки, и застывшие позиции немцев становились отличной мишенью для русской артиллерии.
Желая лично ознакомиться с ситуацией, 20 ноября Бок прибыл на специальном поезде в Истру, город, расположенный приблизительно в 30 милях к западу от Москвы. Оттуда он на танке направился на артиллерийский командный пункт, находящийся в 10 милях от центра города. В полевой бинокль Бок рассмотрел сквозь падающий хлопьями снег шпили московского Кремля. Вернувшись в свою ставку, Бок нашел там телеграмму от Гитлера, предписывавшую прекратить все попытки прорваться к Москве напрямую и вместо этого обойти ее с юга и севера. На совещании в Орше было скрепя сердце принято решение возобновить наступление на Москву, но у Бока были серьезные возражения. Он испытывал критическую нехватку боевых частей, а тем, что имелись в его распоряжении, не хватало продовольствия и боеприпасов, а также зимней одежды и военного снаряжения.
Через десять дней, когда температура опустилась до минус 45 градусов, Бок снова приехал на наблюдательный пункт. Телефонный звонок из Берлина дал ему возможность переговорить с Браухичем, главнокомандующим сухопутными войсками, только что оправившимся после сердечного приступа, произошедшего в начале ноября. Бок сказал Браухичу, что его группа армий находится на пределе возможностей, но это не возымело никакого эффекта.
Бок расставил декорации, доложив Браухичу, что: «Вчера вечером я освободил от должности командира дивизии, сообщившего, что русские отбили его атаку, сражаясь молотками и лопатами».
