предисловии, стал в отношении Персидских войн в общем на точку зрения, выраженную мной в моих 'Персидских и Бургундских войнах', вышедших в 1887 г. В отдельных пунктах все же у нас есть существенные расхождения, которые следует подробно рассмотреть каждое на своем месте.
К мейеровскому рассказу о Марафоне я замечу следующее (переношу сюда из II тома 1-го издания).
Мейер говорит: 'Национальной армии, которая могла бы помешать персам высадиться в Аттике, у афинян не было'. Никакая армия вообще не может помешать высадке, - это может сделать лишь флот. Береговая линия Аттики настолько длинна, что неприятельский флот всегда имел возможность появиться в том или ином месте и высадить свои войска до того, как подоспеет оборона, особенно если мы примем во внимание примитивное устройство античного корабля. Поэтому Мильтиад вполне резонно даже и не подумал о подобной операции, а позаботился лишь о возможно более благоприятных условиях для сражения с уже высадившимся неприятелем.
Мейеру кажется совершенно 'невероятным', что афиняне заняли позицию, закрывавшую им возможность видеть неприятеля. В этом нет ничего невероятного. Нет никакой необходимости, чтобы все расположенное в лагере войско видело неприятеля; нужно лишь, чтобы он был виден надежным наблюдателям, поддерживающим быструю и верную связь с военачальниками.
Главное расхождение между Мейером и мной относительно самого боя касается местности. Я считаю, что афиняне расположились у выхода долины, - там, где горы служили обеспечением их обоим флангам. Мейер заставляет их расположиться на склоне южной горы (Агриелики), откуда они затем для отражения персидской атаки спускаются в открытую равнину. Почему персы при этом не атаковали со своей кавалерией афинскую фалангу с одного или с обоих флангов, остается невыясненным: сказано лишь, что персы, вызвавшие сражение и двинувшиеся на афинян, сражались храбро, применив пехоту, конница же, 'застигнутая врасплох и ненадежная, не могла принять участия в сражении'.
Чем она была 'застигнута врасплох', почему она была 'ненадежна' и почему не могла принять участия в сражении, - об этом автор умалчивает.
Мы оставили в стороне вопрос о том, соответствует ли это изложение истине, ибо оно страдает более значительным пороком: оно создает видимость логической связи там, где таковой нет. Когда фаланга с холодным оружием сражается на равнине против стрелков и всадников, то исход зависит от того, зайдут ли всадники фаланге во фланг. Вопрос о том, произошло ли это, - или если не произошло, то почему, - должен безусловно лежать в основе каждого изображения этого сражения, правильно задуманного с исторической и военной точек зрения. Возможно, что вопрос останется без ответа, что наши источники окажутся слишком скудными или что автору существующие объяснения покажутся несостоятельными. Поэтому если бы Мейер прибавил к своему рассказу о Марафоне фразу: 'О тактическом ходе и общей конъюнктуре сражения предание нам ничего не сообщает, и наши догадки здесь бессильны', то это было бы вполне законной точкой зрения. Но Мейер этого отнюдь не делает; он попросту проходит мимо вопроса, почему персидские всадники оказались бессильны, и даже говорит (стр. 333), что сражение не представляет для понимания его никаких трудностей и что оно вполне объяснимо с точки зрения персидских боевых приемов; другими словами, что проблема, связанная со сражением, не только - правильно или нет - разрешена, но она даже не признается автором.
Еще хуже - настоящей насмешкой над законами стратегии - является повторение Мейером пустой афинской сплетни, будто персы уже после своего поражения, обогнув на кораблях Суний, хотели взять столицу.
10. Мунро (J. A. Munro, Some observations on the Persian wars. Journ. of Hell. Studies, 1899, стр. 185) выдвигает новую, родственную шиллинговской (см. выше, стр. 74, п. 5), гипотезу о Марафоне, основанную, во-первых, на том же численном превосходстве персов и, во-вторых, на наличии сильной персофильской партии в самих Афинах. Обе эти предпосылки, хотя мы и находим их в рассказе Геродота, все же не могут на этом основании притязать на правдоподобие, да и следствия, которые выводит из них Мунро, настолько искусственны и натянуты, что я считаю излишним задерживаться на их детальном разборе.
Глава VI. ФЕРМОПИЛЫ.
Марафон послужил персам уроком, что победа над эллинами требует более внушительных сил.
Поэтому для нового похода было снаряжено значительно большее войско, - настолько большее, что на одном только флоте его едва ли можно было перевезти; а так как поход был к тому же еще рассчитан на покорение всей Греции, то пришлось избрать сухопутный способ передвижения с тем, чтобы одновременно, по мере передвижения вперед, покорять все лежащие на пути страны и таким образом принудить еще независимые народности к признанию персидского владычества. Сухопутную армию сопровождал большой флот, на котором лежала тройная задача: снабжать армию продовольствием, победить греков на море и обеспечить армии возможность совершения водным путем обходов в тех случаях, когда на суше они окажутся неосуществимыми.
О том, как протекала эта война, мы можем составить себе еще значительно менее ясное представление, чем о первом походе. События при Марафоне настолько просты, что если только отбросить легендарные преувеличения вроде чудовищных размеров персидской армии и полуторакилометрового бега афинской фаланги, то одних намеков и преданий достаточно для того, чтобы понять логическую связь целого. Вторая война сложнее. Политические соображения не только Афин и Спарты, но также и второстепенных государств сталкиваются с соображениями стратегическими; сухопутная армия и флот оспаривают друг у друга верховное руководство. Эти различные силы и противоречивые интересы непрерывно скрещиваются.
При таких обстоятельствах совершенно невозможно из одного лишь легендарного предания извлекать по нитям историческую основу. Однако то, что существенно для нас, а именно выяснение, на каком уровне стояло военное искусство в этот решающий момент мировой истории, оказывается все-таки возможным, даже если мотивы отдельных стратегических операций приходится лишь угадывать.
Естественным стремлением греков было немедленно запереть перед наступающей неприятельской сухопутной армией те немногочисленные горные проходы, которые ведут с севера в Элладу. От обороны первого самого северного прохода - Темпейского ущелья - им пришлось, однако, отказаться, так как выяснилось, что дальше в глубь страны существовали другие проходы и что некоторые племена, жившие по эту сторону Темпейского ущелья, примкнули к персам. Второй горный проход - Фермопильская теснина между горой Этой и морем - был своевременно занят войском под предводительством Леонида.
Здесь возникает вопрос общего порядка: таков ли действительно наилучший способ использования гор при обороне страны и были ли уже известны грекам основные законы стратегического использования гор, возникающие из самой природы войны.
Современная глубоко продуманная стратегия применяет горы не для прикрытия страны, а по способу Леонида. Через любой горный кряж, в том числе и через Эту, всегда найдется, ближе или дальше, поудобнее или потруднее, несколько дорог. Занять все эти пути чрезвычайно затруднительно, а защитить их все никогда не удается46.
Неприятель всегда найдет место, где он сумеет прорваться или благодаря своему численному превосходству, или благодаря недостаточной бдительности противника, или же зайдя в тыл одному из оборонительных заслонов и используя для этого хотя бы простую горную тропинку; когда же линия прорвана где-нибудь в одном месте, то отряды, занимающие все другие проходы, подвергаются величайшей опасности. Если они не будут в кратчайший срок предупреждены и не снимутся тотчас с места, то могут потерять возможность отступления; и даже если им удастся уйти без потерь, они все же остаются отрезанными друг от друга или с большим трудом смогут добиться возобновления взаимной связи.
Следовательно, совершенно не требовалось обманувшее всякую бдительность позорное предательство изменника Эфиальта для того, чтобы персам открылось Фермопильское ущелье.
В неприятельской стране, как и всюду, нужен проводник, и его всегда приобретают добром или силой, подкупом или побоями; идея же обхода отнюдь не является результатом новейшей теории военного искусства, а свойственна полководцам с самых древних времен. Уже в сказании о борьбе Астиага с Киром
