закончившиеся тем, что имперское войско, продвинувшееся до самого Марселя, почти распалось, а Франциск, снова перешедший через Альпы, занял Милан (кроме цитадели) и осадил Павию.
Город защищали испанцы и ландскнехты, отразившие приступы французов; король в конце концов решился ограничиться блокадой города, чтобы взять его голодом. Тем временем подошли через Альпы вновь завербованные отряды ландскнехтов под начальством Фрундсберга и Макса Зиттиха фон Эмбса и двинулись с востока, объединившись с испанцами, с Пескарой во главе, для снятия осады с города. Со своей стороны, французы, которые осаждали Павию уже больше двух месяцев (с 24 ноября), использовали это время для того, чтобы укрепить свой лагерь с наружной стороны, так что он казался неприступным. Пескара придвинулся своими укреплениями так близко к лагерю, что местами стрелки обеих сторон находились друг от друга на расстоянии не более 40 саженей; однако король считал свою позицию настолько крепкой, что находил излишним предпринимать какой-либо встречный маневр против подошедшей на выручку армии.
Он перевел свои главные силы на восточную сторону, где ему угрожало неприятельское войско, и считал, что он сможет одержать победу одной лишь выдержкой. Он тем более мог рассчитывать на успех, что в имперском войске царило полное безденежье, и ландскнехты угрожали уйти домой, если им наконец не выплатят жалования. Действительно, отдельные отряды их стали уходить. Наконец удалось убедить ландскнехтов подождать еще несколько дней, обещав им, что дело доведут до сражения. 'Пошли мне Бог сто лет войны и ни одного дня сражения, - говорил Пескара, - но теперь нет другого выхода'.
Осаждающая армия, как с наружного фронта, так и с фронта, обращенного к Павии, укрепилась совершенно неприступным образом; но ее северное крыло оказывалось у большого, окруженного кирпичной стеной охотничьего парка. Эта стена, казалось, служила совершенно достаточным прикрытием для этого крыла, если бы она охранялась надлежащим образом: раньше чем стена могла быть разрушена и значительная часть пришедшего на выручку войска успела бы проникнуть через пролом, превосходящие силы французского войска могли бы оказаться на месте, чтобы вытеснить вторгшегося неприятеля.
Все для имперского войска зависело от того, удастся ли ему обмануть бдительность французов и проникнуть в парк значительными силами раньше, чем они соберутся для контратаки.
В ночь с 23 на 24 февраля отряд испанских саперов (рабочих-солдат - vastadores) был отправлен с таранами и другими подобными инструментами к северной стороне стены, довольно далеко отстоявшей от французского лагеря. Преднамеренно орудия не были пущены в ход для разрушения стены, дабы не привлечь их грохотом внимания французов. Ночь была бурная и безлунная, так что работу действительно удалось проделать так, что неприятель ее не заметил. Такой небрежности могло способствовать то, что вот уже три недели как армии стояли друг против друга; каждую ночь происходили мелкие стычки, и кое-какое движение не возбуждало подозрений, что за ним кроется какое-либо серьезное предприятие133.
Когда вастадоры, проработав всю ночь, пробили в стене три большие бреши, вся армия пришла в движение. Выступили еще в глубоком мраке и подошли к брешам когда уже рассвело. Если французы и заметили выступление имперцев из лагеря, то они могли его принять за начало отхода.
Имперцы устремились тремя колоннами в парк и развернулись. Впереди шли 3 000 стрелков, испанцев и ландскнехтов. За ними выступала кавалерия, а далее ландскнехты; последние шли позади, может быть, потому, что они составляли главную часть войск, и потому для них потребовалось больше всего времени, чтобы пройти через узкий пролом в стене.
Парк был расположен на волнистой луговине, пересеченной ручьем; здесь и там росли деревья и небольшие перелески; приблизительно посредине стояла ферма или небольшой охотничий дом Мирабелло. Имперцы уже проникли до этого места, когда французы преградили им дорогу. Сам король Франциск прискакал во главе своих жандармов, а французская артиллерия открыла огонь.
Имперцам, и без того не обладавшим сильной артиллерией, на этот раз не удалось ее вовсе выставить на позицию. Французы, у которых было не менее 53 орудий, стреляли удачно. Храбрая французская жандармерия особенно успешно отбросила неприятельскую конницу, так что король Франциск заметил одному из сопровождавших его, что сегодняшний день сделает его хозяином Милана.
Однако первый успех скоро миновал. Испанские и немецкие стрелки, уже, вероятно, отчасти вооруженные новым оружием - мушкетами, бьющими далеко и метко и обладавшими значительной пробойной силой, поддержали свою кавалерию. Деревья, перелески и сам ручей составляли им прикрытие от французских жандармов, и огонь их свалил так много французских всадников, что имперская конница могла снова вернуться в бой. Тем временем стали подходить большие колонны пехоты. Французская артиллерия не смогла их задержать, и они ринулись на только что продвинувшуюся квадратную колонну французской армии - 'черную банду', состоявшую из 5 000 нижнегерманских наемников.
В общем, оба войска располагали приблизительно одинаковым числом пехоты, около 20 000 человек, французы имели перевес в коннице и орудиях. Но внезапное появление имперского войска в предрассветных сумерках на совершенно неожиданном месте имело своим последствием то, что в тот момент, когда оно уже совершенно построилось и стояло в середине парка, та часть французского войска, которая занимала южную часть лагеря, - швейцарцы, числом 8 000 человек, еще не оказались под рукой. Таким образом, обе колонны Фрундсберга и Эмбса, в числе 12 000, могли охватить 'черную банду' с обеих сторон 'как железными тисками' и разбить ее вдребезги; лишь когда остатки ее вместе с французскими всадниками отхлынули назад, появились швейцарцы. Но они тем менее могли изменить судьбу сражения, что в это мгновение и гарнизон Павии сделал вылазку и появился у них в тылу. В их отчаянном положении швейцарцы не смогли даже произвести сомкнутой атаки, на них обрушились со всех сторон, и они были частью перебиты превосходящими силами, как перед тем 'черная банда', частью искали спасения в бегстве.
Арьергард французского войска под начальством герцога Алансонского, стоявший, вероятно, большей частью с другой стороны Павии, еще не вступал в бой, но герцог видел, что рассчитывать на успех невозможно и велел сломать мост, который французы перекинули на юге через Тичино.
Этим он спас себя и свои войска, но сгубил остальных: одни потонули в реке, другие, как сам король Франциск и многие его рыцари, попали в плен. Победа, уничтожившая неприятельское войско, обошлась имперцам недорого: они, говорят, потеряли не более 500 человек убитыми, что вполне возможно, ибо благодаря внезапности своей фланговой атаки, в каждой отдельной фазе боя они всегда могли действовать значительно превосходящими силами.
Этим самым опровергается обвинение в недостатке энергии, выдвигаемое Гюичиардини против швейцарцев; фактически же они ничего сделать не могли.
СМОТР ВОЙСК БЛИЗ ВЕНЫ В 1532 г.
Наряду с анализом сражений заслуживает также нашего внимания смотр войск, сделанный Карлом V в 1532 г. близ Вены. Иовий, лично присутствовавший на нем в свите папского легата, оставил нам подробное описание его, для чего, по-видимому, он воспользовался официальным отчетом с чертежами. Войско, участвовавшее в смотре, согласно данным письма короля Фердинанда к своей сестре (от 2 октября), насчитывало 80 000 пехоты и 6 000 конницы. Шэртлин фон Буртенбах оценивает его в 65 000 пехоты и 11 000 конницы; Сепульведа и Иовий - в 120 000 человек, из них 30 000 всадников и 20 000 стрелков, причем, однако, в счет вошли и гарнизоны.
Заслуживает внимания расхождение в цифрах, сообщаемых свидетелями, каждый из которых заслуживает доверия; невероятной кажется цифра 30 000 для конницы.
Построение было таково: огромная масса пикинеров образовала три квадратных по рядам колонны, следовательно от 140 до 150 человек в ширину и глубину; в промежутках между этими колоннами с такой же глубиной построилась вся конница; а вся эта масса была окружена пятью шеренгами стрелков. Перед фронтом стояла артиллерия, а снаружи построилась легкая венгерская кавалерия. Как на причину такого построения Иовий указывает на то, что кавалерию не хотели подвергать нападению подавляющей своим численным превосходством турецкой кавалерии, которую он оценивает в 30 000 человек.
Рюстов понял дело так, что в данном случае мы имеем оборонительное построение, которое применялось в войнах против турок еще в течение 100 лет под названием 'венгерского боевого порядка'.
Я, со своей стороны, усматриваю в нем лишь парадное построение, не имеющее никакого тактического значения. Я не знаю ни одного сражения, в котором было бы применено подобное построение.
