Новое военное искусство тотчас же породило и своего крупного теоретика. И в средние века не переставали читать Вегеция. Карл Смелый велел перевести для себя Вегеция и Ксенофонта, и переводы эти дошли до нас. Перевод же, сделанный для него Баском де Люсеном с Киропедии Ксенофонта, утерян во время бегства из-под Нанси135.
Карл V изучал творения Цезаря самым внимательным образом и снабдил свой экземпляр этих сочинений множеством заметок на полях. По его инициативе была отправлена во Францию для установления местоположения лагерей Цезаря научная экспедиция, снявшая с них около 40 планов.
Но классическим военным писателем этой эпохи стал Никколо Макиавелли, о труде которого 'Возрождение военного искусства' Мартин Гобом нам подарил сочинение - и основоположное, и в то же время исчерпывающее136.
Макиавелли находился под глубоким впечатлением того обстоятельства, что во времена его молодости (он родился в 1469 г.) конница была почти всецело господствующим родом войск, а теперь участь сражений начала решать пехота. Он связал это со своими изысканиями в области классической древности, убедившими его в том, что римляне некогда покорили весь мир своими легионами, и поставил себе задачу показать всему свету, и прежде всего своим соотечественникам, что хорошая пехота из граждан представляет идеал военной организации и что она призвана избавить Италию, а главное Флоренцию, от тех ужасных наемных банд, при помощи которых в его время вели войны. Его патриотизм, его конструктивный склад ума, его литературные изыскания и ясное понимание реальных явлений окружающего мира оказывали на него одновременное воздействие и побуждали его идти вперед, с одной стороны, к созданию теоретически продуманной системы, с другой – к организации флорентийской государственной милиции, в которой он думал возродить бытие древних римлян.
Должность канцлера, которую Макиавелли занимал во Флорентийской республике, не была руководящею, а скорее, как бы мы выразились на современном языке, высоким исполнительным постом. Занимая такую должность, Макиавелли силой своего красноречия и своего влияния добился того, что в 1506 г. республика организовала у себя ландвер, ополчение, которое в конце концов было доведено до 20 000 человек.
Страна была разделена на округа; правительственные комиссары их объезжали, намечали людей, которые им казались подходящими, и вели им список. Каждый округ выставлял одну роту, во главу которой назначался опытный в военном деле капитан. Ополченцам выдавалось оружие - пика и нагрудный панцирь, а также форменная одежда - белый кафтан и брюки с одной белой и одной красной штаниной. Каждая рота имела свое знамя из материи различных цветов, но все они были украшены изображением флорентийского льва. При каждом капитане состояли: канцлер для несения административных и хозяйственных обязанностей, ведения списков и прочих канцелярских работ, прапорщик, известное число капралов и один или несколько барабанщиков, которые 'барабанили на манер ультрамонтанов'.
Время от времени по случаю праздника капитан собирал по отдельным поселкам людей, производил им смотр, один или при участии правительственного комиссара из столицы, и обучал их военным движениям 'по образцу швейцарцев'. Иногда в самой Флоренции устраивались большие парады.
В мирное время ополченцы пользовались правом носить оружие и известными юридическими привилегиями; во время войны они получали (или должны были получать) такое же жалование, как наемные солдаты, т.е. 3 дуката в месяц. Капитаны получали регулярно жалование 12 дукатов в месяц или, взамен части его, выдачу натурой - даровую квартиру и фураж на одну лошадь.
Роты постепенно были доведены до значительной численности - 800 человек; следовательно, они стали слишком многочисленными для командования ими одним офицером, но расчет был построен на том, что в критическую минуту не более трети выступит в поход; в действительности их оказалось еще меньше - около 150 человек на роту.
На роту приходилось слишком много: 70% - вооруженных длинными пиками, до 10% были стрелками, остальные были вооружены легкими алебардами (ronca), рогатинами и другим холодным оружием. Строились большими квадратными колоннами, приучались маршировать под барабанный бой, до некоторой степени в ногу, сохранять свое место в строю, делать повороты направо и налево; эти движения, как и обращение с оружием, так просты, что их нетрудно усвоить за немногие дни праздничных учений. Строевые учения и у швейцарцев и ландскнехтов не были более основательными. Единственное оружие, требовавшее известного умения и навыка, - огнестрельное - носили те, кто самостоятельно упражнялся в пользовании им и сам являлся его владельцем; при этом предоставлялось выбору самого ополченца носить арбалет или аркебузу.
Можно сказать, что организация флорентийской милиции отвечала всем разумным требованиям, какие к ней можно было бы предъявить. Однако далее идут еще другие постановления. Уже в первой памятной записке, в которой Макиавелли рекомендует флорентийцам устройство милиции, он ставит вопрос, не представляет ли создание такой вооруженной силы угрозу для самой республики. Конституция базировалась прежде всего на господстве города над сельскими местностями, которые представляли довольно обширную область с многими крестьянскими поселками и небольшими городами. Лишь небольшая часть этой области считалась безусловно надежной - так называемый контадо; большая же часть - distritto - была постепенно завоевана силой и в каждую минуту могла отказать в повиновении городу. В городе господствовал весьма искусственно
организованный средний класс с аристократической примесью. Во главе республики, правда, стоял пожизненно избранный гонфалоньер Содерини, но полномочия его были ничтожны. Правительственная власть, собственно, находилась в руках нескольких коллегий: коллегии 80-и, 10-и, 9-и и 8-и, состав которых всегда через несколько месяцев обновлялся, а функции нередко перекрещивались. Над всеми ними стояло собрание граждан, участвовать в котором могли те граждане, отец, дед или прадед которых когда-либо входил в состав одной из этих коллегий или мог быть в них избран.
Коренное различие между этой конституцией и государственным устройством Древнего Рима бросается в глаза. В Риме крестьянин пользовался теми правами, что и горожанин, и между городом и деревней не было противоречий. Магистратура там была полновластна. Аристократические роды обладали унаследованным, покоящимся на религии авторитетом; влияние их уравновешивало влияние демократической массы. Эта масса и составляла войско.
Наоборот, во Флоренции правительственный механизм был не сплочен, более того, расплывчат; и при этом ему постоянно угрожали и снаружи и изнутри притязания изгнанного семейства Медичи. Поэтому все здесь было построено на взаимном недоверии и постоянном наблюдении друг за другом. Одной из коллегий - коллегии 9-и - была подчинена милиция в мирное время; но стоило возникнуть войне, как командование переходило к другой - коллегии 10-и. Это, мол, и представляло, по мнению Макиавелли, то преимущество, что солдаты милиции не знали, кто, собственно, их хозяин. Однако как могло правительство, само столь текучее, создать устойчивую военную организацию? Все, что было сделано, опиралось фактически на личность Макиавелли, который, будучи секретарем по назначению в различных коллегиях, создавал и представлял то персональное единство, благодаря которому различные инстанции действовали в одном направлении.
Но и он не мог иначе поступать, как искать средних путей между желанием республики иметь собственное войско и страхом республики быть поглощенной этим самым собственным ее войском.
Первое условие, необходимое для создания пригодной для дела милиции, - это создание возможно более тесной, органической связи между капитаном и его ротой.
Люди должны питать доверие к своему командиру, командир должен знать своих людей. Но чего только не могли натворить капитаны, которые до такой степени приучили бы свою роту слушаться их приказаний! Во избежание этих опасностей было предписано ежегодно перемещать капитанов из одного округа в другой, дабы 'их авторитет не мог укорениться'.
Капитан вообще не должен был иметь действительной власти над своей ротой. Ополченец, не пожелавший выйти на учение, не нуждается ни в каком разрешении, достаточно ему было представить то или другое извинение. Капитан не имел непосредственной карательной власти, но мог лишь при открытом бунте временно арестовать виновного; карательная же власть была в руках комиссара и коллегии во
