современников и свидетелей. Для своей книги он пользуется главным образом двумя источниками: один из них - римский, а именно Фабий Пиктор, другой же написан был греком Филином, сочувствовавшем Карфагену. Полибий как искусный и сведущий критик подверг оба этих источника взаимному контролю, и таким путем сам заново создал картину, несходную ни с тем, ни с другим источником. Но, отбрасывая со своей стороны все спорное, он тем самым лишил нас возможности судить о подлинных качествах этих источников. Большой ценности, однако, они не могли иметь. Фабий Пиктор родился ок. 253 г. до н. э. и написал свой труд, вероятно, уже после окончания Второй Пунической войны; а мы знаем, как сильно искажаются события в устном предании уже на протяжении одного поколения. Остов внешних данных давал городской календарь, но для нас сейчас важно не это. Если принять, что Фабий использовал в своем повествовании о Первой Пунической войне стихотворную хронику Невия, то это едва ли послужит порукой за достоверность его описаний, хотя поэт сам принимал участие в этих боях. Что касается Филина, то он, правда, принимал участие в войне на стороне карфагенян35 и, таким образом, ближе стоял к событиям, чем Фабий, но, судя по отзывам самого Полибия, ему не слишком можно доверять. По таким источникам даже величайший мастер вряд ли может создать достоверное в своих подробностях историческое полотно. Об Александре у нас также в сущности нет первоисточников; но хотя Арриан подобно Полибию сообщает нам сведения из вторых рук и хотя из над двоих Полибий обладал более острым критическим умом, все же там мы находимся в лучшем положении, потому что первоисточники Арриана гораздо ценнее. Птолемей и Аристобул, которыми он главным образом пользовался, были непосредственными участниками и даже очевидцами событий в наиболее выдающиеся моменты. Фабий и, вероятно, Филин вряд ли стояли ближе к событиям Первой Пунической войны, чем Геродот ж Персидской; но у Геродота мы сами смотрим и проверяем, что можно принять и чего нельзя, а в отношении Первой Пунической войны мы вынуждены целиком положиться на суд Полибия. Но как бы высоко мы ни расценивали дарование Полибия-критика и Полибия-историка с учетом также всей важности того, что он пользовался источниками из обоих лагерей, все же приходится признать, что наши сведения о сицилийских и африканских боях покоятся на менее верной основе, чем сведения о Марафоне и Платее.
На основании этих соображений мы отказываемся от более подробного исследования рассказов о Первой Пунической войне. Самое для нас существенное, самое главное и решающее - римская манипулярная тактика - нам уже знакомо, и этим мы обязаны отчасти тому же Полибию; тем не менее мы не можем в достаточной мере доверять ему в подробностях. Сколько бы мы ни расписывали нашу картину предположениями и гипотезами, наши знания от этого не приумножатся. Вот почему мы и в отношении этой войны довольствуемся лишь кратким обзором.
Давно доказано, что неправильно было видеть в ней борьбу исключительно сухопутной силы с могущественной морской державой. Рим сам издревле был торговым городом, портом Лациума, и в его гербе красовалась галера; союз же, возглавляемый им, включал города исконных мореходов - города Великой Греции, от Кум и Неаполя до Тарента. Если до тех пор Рим обращал все свои силы на сухопутную войну, то происходило это от того, что его противники были сильны на суше; в противных же случаях, как при покорении в древнейший период других латинских городов или, наконец, Тарента, римляне вели свои войны как раз в союзе с Карфагеном36, что избавляло их от необходимости укреплять свою морскую мощь. Только борьба с самим Карфагеном принудила Рим подтянуться также и в этом отношении. Рим построил себе флот из пентэр, которых он раньше не имел, но мог легко создать, так как в изобилии располагал всем материалом для постройки и снаряжения кораблей.
Полезно будет заметить, что знаменитый рассказ, будто римляне ничего не понимали в морском деле, построили свои корабли по образцу случайно выброшенной на берег карфагенской пентэры и обучали своих гребцов на остовах кораблей на суше, восходит к Полибию, который здесь явно становится жертвой чудовищного риторического преувеличения.
В противоположность этому мы читаем что карфагенянам пришлось учиться сухопутному военному искусству у спартанца Ксантиппа. Моммзен и этот рассказ считает отголоском греческих басен. Нич (Nitzsch) спорит с ним, так как в мировой истории мы часто встречаем нелепости, вроде той, что проявили здесь карфагеняне. Это совершенно справедливо, - так мог думать и Полибий, заимствуя свою версию, по- видимому, у Филина; но хотя это и не представляется нам такой откровенной басней, как предание о постройке римского флота, все же свидетельство Полибия не дает нам, конечно, никакой поруки в том, что эта версия верна.
Война закончилась победой Рима над Карфагеном как на суше, так и на море. Однако, обусловившее победу превосходство сил было не очень велико: 23 года длилась борьба, пока не выявились ее результаты, причем на суше карфагеняне до самого конца удержались в Сицилии. Разрешилась борьба не на суше, а на море. Предание утверждает, что решающую роль сыграло при этом изобретение абордажных мостов, доставившее римлянам перевес в морском бою. Нам, однако, такое объяснение кажется сомнительным. В позднейших боях об этом нет и речи, и римляне, несмотря на свое изобретение, проиграли еще одно большое сражение, а их превосходство на суше не смогло ни предотвратить поражения Регула в Африке, ни окончательно вытеснить карфагенян из Сицилии. Если в конце концов римляне все- таки одержали верх, то этим они были обязаны не столько искусству и доблести своих легионеров, сколько жизнеспособности объединенного под властью Рима большого Италийского союза, что давало возможность на место уничтоженного или разбитого флота без замедления спускать на воду новые корабли.
В Карфагене финансовые средства были далеко не исчерпаны, как это показала впоследствии война с восставшими наемниками, а затем выплаченная Риму военная контрибуция; однако продолжение борьбы не обещало карфагенянам никаких выгод. Они, конечно, долго еще сопротивлялись бы и могли бы даже одержать не одну победу, но победы эти были бы бесплодны. Мощь карфагенян на суше была во всяком случае недостаточна, чтобы вырвать у римлян города и крепости Сицилии, а поражения только на море, как показывал опыт, не могли сломить Рим. Кроме того (если наши источники сообщают здесь полную правду), своими большими потерями на море римляне были обязаны не столько неприятелю, сколько буре и непогоде.
Итак карфагеняне не были окончательно побеждены, но, сознавая, что полная решающая победа для них невозможна, склонились принять мир на сносных условиях. Римляне тоже не чувствовали в себе достаточно силы, чтобы добиться большего, чем давал им этот мир. Для этого они должны были бы перенести театр военных действий в Африку, а таков предприятие не обещало успеха, раз они не сумели до тех пор вытеснить Гамилькара Барку из Сицилии.
1. В сражении под осажденным Акрагантом (Полибий, I, гл. 19) карфагеняне будто, бы выставили позади наемников 50 слонов. Под этими наемниками во всяком случае следует разуметь легковооруженных, так как среди (или позади) слонов поставлены были другие τάξεις. Наемники были отброшены римлянами и в бегстве увлекли за собою слонов, а также и все остальное войско.
ПОРАЖЕНИЕ РЕГУЛА В АФРИКЕ
2. После того как карфагеняне в одном из предшествовавших столкновений (2 л. 30) были разбиты, приняв сражение в такой местности, которая была непроходима для их конницы и слонов, спартанец Ксантипп научил их будто бы как им победить римлян. Он избрал полем сражения открытую равнину и поставил 100 своих слонов перед фронтом пехоты, а всадников и легковооруженных - на обоих флангах. Поскольку мы знакомы со слонами по сражению при Гидаспе, подобный строй представлял ту опасность, что если бы слоны были обращены в бегство неприятельским обстрелом, они должны были бы смять стоявшую позади них собственную фалангу. Римляне, имевшие дело со слонами уже по меньшей мере в четырех сражениях и еще совсем недавно, под Акрагантом, захватившие их в большом числе, знали, конечно, как обороняться против них. Они выставили вперед метальщиков, а за ними пехоту необычайно глубоким строем, чтобы слоны не могли прорваться сквозь нее. Полибий хвалит такую расстановку, как вполне правильную в борьбе против слонов. Все же римляне проиграли сражение из-за большого численного превосходства неприятельской кавалерии (4 000 против 500), которая прогнала римскую и затем напала с тыла на фалангу.
3. Хотя Полибий совершенно недвусмысленно приписывает поражение Регула в Африке не слонам, а коннице, однако, по его собственному дальнейшему рассказу (гл. 39), именно страх перед слонами в течение двух лет удерживал римлян от сухопутных боев в Сицилии. Наконец, карфагеняне со своей стороны решились (гл. 40) напасть на римлян непосредственно под Палермо, на укрепления которого опирался
