напротив. Ганнибал, как боевая натура, враг всякого бездействия, в этот момент был принужден из-за острого недостатка в припасах ежедневно выступать в боевом порядке и вызывать, таким образом, противника на военные действия. Положение его осложнялось еще тем, что из-за задержки жалованья его наемники могли перейти к неприятелю или разбрестись для добывания пищи.
Мнения консулов разделились. Эмилий считал, что Ганнибал ввиду недостатка продовольствия не сможет оказывать длительное сопротивление, а потому его нужно брать измором не вступая в сражение с искушенными в боях и привыкшими к победам полководцем и его войском. Теренций же, всегда добивавшийся популярности, находил, что нужно считаться С наказом, данным им народом при их выступлении, и как можно скорее дать решительное сражение. С Эмилием согласился Сервилий, бывший годом раньше консулом и еще находившийся в то время при войске. К мнению Теренция присоединились все сенаторы и лица из сословия всадников, занимавшие в войсках командные должности.
Пока обе партии пререкались, Ганнибал произвел нападение на отряд, высланный за дровами или фуражом, причем сделал вид, будто потерпел поражение, и во время последнего ночного караула стал выводить все войско, как бы снимаясь с позиции. Заметив это, Теренций также вывел войско и собрался пуститься за Ганнибалом в погоню. Напрасно Эмилий старался в последний момент отговорить Теренция от безрассудного шага. Видя, что Теренций не идет на уступки, Эмилий, по римскому обычаю, приказал проверить ауспиции и послал ему вдогонку весть, что день этот несет дурные предзнаменования. Из уважения к ауспициям Теренций отступил, но на глазах всего войска стал рвать на себе волосы и горько жаловаться на зависть товарища, вырывавшего из его рук победу. Толпа разделяла злобу Теренция.
Увидев, что попытка врага окончилась неудачей, Ганнибал немедленно вернулся в лагерь, чем явно показал притворство своего маневра. Но и этот факт не убедил Теренция, что поведению Ганнибала нельзя доверять. Вернувшись, он в полном вооружении бросился в шатер главнокомандующего, где сидели сенаторы, военачальники и полководцы, и стал перед ними обвинять Эмилия в том, что ауспиции были для него лишь предлогом, что он не то из-за трусливой нерешительности, не то из зависти к его, Теренция, славе лишил Рим победы. Эти упреки, гневно выкрикиваемые консулом, долетали до войска, окружавшего лагерь, и оно также стало поносить Эмилия. Тот напрасно приводил собравшимся в шатре весьма разумные доводы. Все, исключая Сервилия, приняли сторону Теренция, так что Эмилий в конце концов принужден был сдаться и на следующий день, переняв от Теренция командование, вывел войско из лагеря. Ганнибал, правда, заметил этот маневр, но в этот день не выступил, так как еще не вполне был подготовлен к сражению. Лишь на третий день обе стороны расположились внизу на равнине.
Римляне были выстроены в три линии, причем одна отстояла от другой на небольшом расстоянии. В каждой из них пехота находилась посредине, а легковооруженные и конница - на обоих крыльях. Командовали: центром Эмилий, левым крылом - Сервилий, правым - Теренций. Каждого из них окружала тысяча отборнейших всадников, предназначенных оказывать немедленно помощь всюду, где она оказалась бы необходимой. Таков был боевой порядок римлян.
Ганнибал, зная, что в этой местности к полудню поднимается юго-восточный ветер, нагоняющий на небо тучи, занял все места, где ветер дул в спину. Конницу и легковооруженных он поместил в засаде на горе, окруженной лесом и прорезанной ущельями. Затем он отдал приказ броситься на неприятеля с тыла, как только пехота начнет действовать. Пятьсот кельтиберов должны были, помимо своих длинных мечей, спрятать под платья короткие, с тем чтобы по определенному знаку пустить их в ход. Все свое войско Ганнибал разделил на три линии. Конница была расставлена в широких интервалах на крыльях с целью охвата неприятеля. Командование правым крылом Ганнибал передал своему брату Магону, левым - своему племяннику Ганнону. Сам он принял на себя командование центром против Эмилия, о военном искусстве которого он был очень высокого мнения. Его окружали 2 000 избранных всадников и тысяча других воинов, во главе с Магарбалом. Им было поставлено задачей - в нужный момент броситься на помощь туда, где это будет необходимо. В таком боевом порядке Ганнибал ждал до второго часа дня, чтобы наступление начать незадолго до того момента, когда должен был подняться ветер.
Приведя оба войска в полную боевую готовность, полководцы стали объезжать их и поднимать их дух.
Римляне призывали именем родителей, детей и жен не забывать о прошлых поражениях и помнить, что сегодняшнее сражение - решающее для их положения. Ганнибал напоминал своим воинам о предыдущих победах над неприятелем и рисовал им позорность поражения от противника, однажды уже побежденного. Зазвучали барабаны, и фаланги пехоты подняли крик. Первыми бросились в середину стрелки, пращники и метальщики. Завязался бой. За ними двинулись фаланги. Обе стороны дрались с таким мужеством, что кровь лилась рекою. В это время Ганнибал даль знак своей коннице двинуться в охват флангов. Но римская конница, хотя и уступавшая количественно неприятельской, бросилась вперед и дралась с большим мужеством, невзирая на то, что ей пришлось вытянуться в тонкую линию. Особенно отличалось левое крыло у моря. Ганнибал и Магарбал вместе с окружавшими их всадниками также ринулись в сражение, исторгая для устрашения неприятеля дикие варварские крики. Но и этот натиск римляне выдержали с непоколебимым мужеством.
Ввиду того что первая попытка Ганнибала окончилась неудачей, он подал 500 кельтиберам условленный знак. Неожиданно они оставили свои ряды, перешли на сторону римлян и как перебежчики предложили им свои щиты, копья и те мечи, которые они носили открыто. Сервилий высказал им хвалу, сейчас же забрал у них оружие и как обезоруженных поставил их в тыл своих шеренг. Он считал неправильным вязать перебежчиков на глазах у неприятеля, а видя их обезоруженными, не имел основания подозревать какой-либо подвох. Да кроме того, в разгар сражения он не имел и времени что- либо предпринять. Между тем некоторые части ливийцев, сделав вид, что отступают, с криком бросились к горе. Крик этот был сигналом для частей, засевших в горных ущельях. Они должны были броситься на противника, преследовавшего бегущих. Внезапно появились из засады легковооруженные и конница. Одновременно небо потемнело, поднялся сильный вихрь, окутавший стоявших к нему лицом римлян таким столбом пыли, что они не могли видеть стоявшего впереди неприятеля. Сила римских стрел была ослаблена сопротивлением дувшего напротив ветра, между тем как стрелы неприятеля, усиленные этим же ветром, попадали очень метко. Римляне не могли видеть неприятельское оружие, почему им и не удавалось избежать его действия. Сами же они целились неудачно и даже попадали друг в друга, что вызывало среди них большое смятение.
То был момент, которого ждали 500 мнимых перебежчиков. Они вынули спрятанные на груди короткие мечи и стали наносить удары в спину тем неприятельским воинам, позади которых они стояли. Потом, отняв у них большие мечи, щиты и копья, они бросились на уцелевших и беспощадно стали с ними расправляться. Кровавая баня, устроенная перебежчиками, не знает себе равной, ибо карфагенские воины стояли в тылу всего неприятельского войска. Велико и многообразно было бедствие римлян: стоявший напротив неприятель беспощадно теснил их, засада окружала, а неприятельские части вторгались в их ряды и избивали их направо и налево. Римляне не могли обернуться к ним лицом, ибо тогда начали бы их теснить спереди другие части. Да и нелегко было узнать неприятеля, защищенного римским щитом. А тут еще из-за столбов пыли терялось всякое представление о том, что творилось вокруг. Как обычно бывает в момент смятения и замешательства, все казалось гораздо страшнее, чем было в действительности. Они не знали, что неприятельская засада была невелика и что перебежчиков было всего 500. Им казалось, что все войско окружено всадниками и перебежчиками. Повернув, они бросились в беспорядочное бегство, очистив сперва правое крыло, во главе которого стоял Теренций, ушедший оттуда, а затем и левое. Командовавший этим крылом Сервилий спешно двинулся к Эмилию. Вокруг этих двух мужей собралась толпа храбрецов из конницы и пехоты числом около 10 000.
Тогда полководцы и вся конница спешились и вступили в рукопашный бой с окружавшей их конницей Ганнибала. Как опытные воины бешено дрались и врывались в ряды неприятеля, - частью вследствие подлинной храбрости, частью - от отчаяния. Но гибель ждала их повсюду, ибо Ганнибал объезжал свои части и то ободрял их, умоляя сделать последнее небольшое усилие и одержать победу, то бранил и грозил позором, если они не сумеют справиться с ничтожной кучкой неприятеля. Пока Эмилий и Сервилий находились среди своих войск, римляне держались стойко и дорого продавали свою жизнь. Но когда их предводители пали, они с огромной силой прорвались сквозь неприятельские ряды и врассыпную бросились бежать: одна часть бежала в лагерь, где уже укрывались бежавшие до них части, - число их доходило до 15 000 чел., и они были окружены войсками Ганнибала, - а остальные 2 000 чел. бросились
