Русь Летописная

на положительное заключение ученых-гебраистов и специалистов по ивриту (включая и современных израильских экспертов), несмотря на канонический русский перевод и официальное истолкование со стороны православной церкви (см.: Толковая Библия, или комментарий на все книги Священного Писания Ветхого и Нового завета. Т. 2. С. 443–447), не прекращается брюзжание со стороны историков-русофобов (коих и поныне даже в самой России — хоть пруд пруди): дескать, и древнееврейский оригинал читается по-другому, и перевод на русский сделан неверно, и смысл текста совсем иной.

Что тут ответить? Если говорить о вокализации, то есть различного звучания одного и того же слова на разных языках и в разные исторические периоды, то можно привести тысячи примеров, когда на глазах, так сказать, слово менялось до неузнаваемости. И для этого не требуется экскурсов в библеистику: например, самая что ни на есть русская (по названию) река Рось в главных летописях наших — Лаврентьевской, Ипатьевской и Радзивиловской — именуется Рша, а жители Старой Руссы в летописях (впрочем, и ныне тоже) зовутся рушане.

Упоминаемая в Библии страна Рош названа в триединстве с еще двумя сопредельными с ней странами — Мешехом[5] и Фувалом. У властителя всех трех мифических стран также есть имя. Это знаменитый Гог, который чаще всего фигурирует в тандеме с другим этнонимом (или же топонимом) — Магог, о которых уже говорилось выше в связи с анализом сведений из арабских и персидских источников. Что же все они означают? В библейских текстах, написанных первоначально на древнееврейском языке, затем переведенных на греческий и только потом на русский, произошло неизбежное фонетическое искажение исходных автохтонных понятий, в результате чего последние приобрели плохо узнаваемое звучание. И все же в наименовании Роша (Роса) нетрудно угадать будущее название России, в Мешехе (Мосхе, Моске) — Москвы и Московии, а в Фу[ва]ле — Фуле (Туле).

Что касается Мосоха (Моска) — так он именуется у Иосифа Флавия, вопреки искаженному в Библии Мешеху, то именно от него, в конечном счете, ведут свое название река и город Москва, а также наименование страны — Московия. Густынская летопись, которую очень не любят историки-снобы, по данному поводу пишет: «Глаголют неции, яко от Мосоха сына шестаго Афетова наш народ Славянский изыйде, и мосхинами си ест Москвою именовася от сея Москвы вси Сарматы, Русь, Лахи, Чехи, Болгаре, Словени изыйдоша». Развивая эти мысли, русский историк и дипломат Петровского времени Алексей Ильич Манкиев (год рожд. неизвестен — ум. 1723), находясь в шведском плену, написал трактат «Ядро истории Российской», до сих пор не изданный. В нем Мосох не просто назван патриархом народов московских, русских, польских, чешских, болгарских, сербских и хорватских, но поименован также родоначальником всей России.

Скрупулезно и панорамно данная проблема была проанализирована также и Василием Кирилловичем Тредиаковским (1703–1768) в обширном историческом труде с подробным, в духе XVIII века, названием: «Три рассуждения о трех главнейших древностях российских, а именно: I о первенстве словенского языка над тевтоническим, II о первоначалии россов, III о варягах-руссах, словенского звания, рода и языка» (СПб. 1773). В этом незаслуженно забытом трактате только вопросу о Мосохе (Мосхе) как прапредке московитов- москвичей посвящено не менее двух десятков страниц. Вывод таков: «…Рос-Мосх есть праотец как россов, так и мосхов… Рoc-Мосх есть едина особа, и, следовательно, россы и мосхи суть един народ, но разные поколения… Рос есть собственное, а не нарицательное и не прилагательное имя, и есть предимение Мосхово».

Тредиаковский, как никто другой, имел право на вдумчивый историко-лингвистический и этимологический анализ вышеочерченных проблем. Всесторонне образованный ученый и литератор, обучавшийся не только в московской Славяно-греко-латинской академии, но также в университетах Голландии и парижской Сорбонне, свободно владевший многими древними и новыми языками, работавший штатным переводчиком при Академии наук в Санкт-Петербурге и утвержденный академиком по латинскому и русскому красноречию, — выдающийся отечественный просветитель стоял вместе с Ломоносовым у истоков русской грамматики и стихосложения и явился достойным продолжателем Татищева в области русской истории. Помимо завидной эрудиции, Тредиаковский обладал редким даром, присущим ему как поэту, — чувством языка и интуитивным пониманием глубинного смысла слов, что неведомо ученому- педанту.

В свою очередь, Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1765) по поводу вопроса: можно ли именовать Мосоха прародителем славянского племени вообще и русского народа в частности — высказался гибко и дипломатично. Великий россиянин не принял бесповоротно, но и не отверг категорически возможности положительного ответа, оставляя «всякому на волю собственное мнение». Аналогичным образом было расценено и предположение о вероятном родстве московитов-славян с Геродотовым племенем месхов, оказавшихся в конечном счете в Грузии.

Теперь о последней из упомянутых в Библии северных стран — Фувале. В соответствии с нормами греческой фонетики это слово произносится и как «фувал» и как «тувал», так как начинается с «теты»: в русском озвучивании она произносится и как «ф» и как «т». Так что, если принять во внимание вполне допустимое предположение, слог «ва» в середине названия страны Фувал появился в результате многовековых (если не тысячелетних) трансформаций и многочисленных искажений при переводе с одного языка на другой, то получим исходное автохтонное имя — Туле.

А что же в таком случае означают сакраментальные названия библейских народов, наименованных так по именам их праотцев и вождей, — Гог и Магог? Считается общепризнанным, что за ними скрываются скифы и другие кочевники Евразии. Но к точному пониманию этимологии и семантики самих слов это мало что прибавляет. В разных языках они звучат по-разному: например, в Коране и по-арабски они, как мы помним, зовутся Йаджудж и Маджудж (с русифицированной версией совпадает только начальный корень второго имени). Уже отсюда наглядно видно, каким фонетическим трансформациям могут быть подвергнуты в пространстве и во времени исходные лексемы. А что таковые были — сомневаться не приходится. Восстановить их в первозданном виде — задача невыполнимая. Но некоторые подходы наметить вполне допустимо.

За основу, естественно, будет взята устоявшаяся в русском языке вокализация, опираясь на которую, уместно предпринять попытку проникнуть сквозь тысячелетнюю толщу времени в ту невообразимо далекую эпоху, когда былой общий язык был еще слабо дифференцирован. Итак, на какие мысли наводит лексема «гог» (она же лежит и в основе второго имени, где сопрягается с корневой основой «ма», смысл последней во многих живых и мертвых языках связан либо с материнством — «мать», либо с личной и притяжательной местоименностью — «мы», «мой» и т. д.). Будучи спроецированной в прошлое, лексема «гог» может оказаться оглушенной — «хох» (ср. нем. hoch — «высокий», «сильный», «большой») или же редуцированной (укороченной), лишенной, к примеру, первой согласной: по типу эволюции слова «гишпанский» > «испанский».

В итоге такой мысленной редукции, опрокинутой в прошлое, получим два коротких односложных слова — «ог» и «ох». Оба, оказывается, несут исключительно важную и ёмкую информационно-смысловую нагрузку. В древнекельтской мифологии был известен бог Ог. По-гречески он прозывался Огмием и был тождествен — не больше не меньше — эллинскому Гераклу, однако вовсе не тому буйному и всесильному богатырю-герою, хорошо известному по популярным мифам, описывающим его двенадцать подвигов. Огмий-Геракл — глубокий старец. Вот как про него рассказывает знаменитый античный писатель и философ Лукиан из Самосаты (ок. 120 — после 180):

«Геракла кельты называют на своем местном языке Огмием, причем изображают этого бога в очень странном виде: он у них оказывается глубоким стариком, с плешью на темени, с совершенно седыми остатками волос на затылке, с кожей, сморщенной и загорелой до черноты, как у старых мореходов. Скорее можно было бы предположить, что перед нами — один из подземных обитателей Тартара, какой- нибудь Харон или Иапет, словом — кто угодно, только не Геракл. Но и в таком образе Огмий сохраняет все же снаряженье Геракла: львиная шкура накинута, палицу держит в правой руке, колчан подвешен, и натянутый лук выставляет вперед левой рукой, — словом, что касается снаряженья, это настоящий Геракл. Я думаю, признаться, что кельты в насмешку над эллинскими богами придают Гераклу столь противный