Русь Летописная

«Мы — от рода русского послы и купцы, Ивор, посол Игоря, великого князя русского, и общие послы: Вуефаст от Святослава, сына Игоря; Искусеви от княгини Ольги; Слуды от Игоря, племянник Игорев; Улеб от Володислава; Каницар от Педславы; Шихберн Сфандр от жены Улеба; Прастен Тудоров; Либиар Фастов; Грим Сфирьков, Прастен Акун, племянник Игорев; Кары Тудков; Каршев Тудоров; Егри Евлисков; Воист Войков; Истр Аминодов; Прастен Бернов; Ятвяг Гунарев; Шибрид Алдан; Кол Клеков; Стегги Етонов; Сфирка…; Алвал Гудов; Фудри Туадов; Мутур Утин; купцы Адунь, Адульб, Иггивлад, Улеб, Фрутан, Гомол, Куци, Емиг, Туробид, Фуростен, Бруны, Роальд, Гунастр, Фрастен, Игелд, Турбен, Моне, Руальд, Свень, Стир, Алдан, Тилен, Апубексарь, Вузлев, Синко, Борич, посланные от Игоря, великого князя русского, и от всякого княжья, и от всех людей Русской земли. И им поручено возобновить старый мир, нарушенный уже много лет ненавидящим добро и враждолюбцем дьяволом, и утвердить любовь между греками и русскими…»[14]

Обратите внимание, сколько раз в первом абзаце (а всего в договоре их 23) повторено в разных вариантах слово «русский». Сие, надо полагать, точнейшим образом соответствовало реальному положению дел: варяги считали себя такими же русскими, как и днепровские или новгородские славяне О том же свидетельствует и исходная формула договора: «Мы — от рода русского…» Так не без гордости заявляют о себе одновременно люди, носящие как варяжские, так и чисто славянские имена. И надо полагать, сами они прекрасно осознавали свою языковую и этническую тождественность.

А теперь пусть кто-нибудь попробует отыскать вышеперечисленные русско-варяжские имена в скандинавских хрониках или сагах среди их героев и персонажей — шведов, норвегов, датчан, исландцев. Кое-что там, конечно, есть. Но совсем не то, как это обычно представляется. Дело в том, что скандинавские викинги тоже общались с варягами, более того, практически не отделяли их от новгородских или киевских славян. Во всяком случае скандинавы прекрасно знали: у всех у них язык общий, этот язык — русский и сами они — русские. Поэтому многие имена и названия, которые традиционно встречаются в скандинавских хрониках или сагах, являясь русскими по своему происхождению, относятся прежде всего к варягам. Рассмотрим повнимательнее под данным углом зрения один из наиболее известных и часто цитируемых фрагментов «Саги об Олаве Трюггвасоне» (ибо, по распространенной версии, здесь речь идет о Киевской Руси во времена правления Владимира Святого):

«[972–983 годы] В то время правил на востоке в Гардарики Вальдамар конунг, и был он славный муж. Мать его была пророчицей и предвидела многое, и исполнялось то, что она говорила. Она была уже слаба от старости, и такой был у нее обычай, что ее приносили в палату каждый вечер Йоля и она должна была говорить, что случится в мире, и сидела она в кресле перед „высоким местом“ конунга, и когда люди сели на свои места и собрались пить, сказал конунг: „Что ты видишь, мать, — нет ли чего-нибудь опасного для моей земли?“ Она сказала: „Не вижу я ничего, в чем не было ей чести и славы. Вижу я то, что родился ныне в Норвегии сын конунга со светлыми духами-хранителями, и над ним великий свет. Он будет воспитан здесь, в этой стране, и во многом поможет своей стране, а после вернется в свои родные земли и будет там конунгом славным и знаменитым, но скоро его потеряют, а когда он будет призван из мира, будет ему большая слава, чем я могу сказать. А теперь унесите меня — дальше я ничего не скажу“. Этот Вальдамар был отцом Ярицлейва, отца Хольти, отца Вальдмара, отца Харальда, отца Ингибьёрг, матери Вальдмара, конунга данов».

(Перевод Е.А. Рыдзевской)

В приведенном отрывке масса удивительных подробностей. Но нет ничего такого, что бы стопроцентно доказывало: здесь речь идет о Киевской Руси, а Вальдамар-конунг — князь Владимир Стольнокиевский (достаточно взглянуть на приводимую в конце родословную, чтобы понять: речь может идти о ком угодно, только не о крестителе Руси). География же процитированного фрагмента (как, впрочем, и саги в целом, а также любых других саг) такова, что речь здесь идет не о Новгородско-Киевской Руси, а о Руси другой — Варяжской, в коей и правит конунг Вальдамар. Эта Варяжская Русь (как следует из текста саги) находилась где-то поблизости от Норвегии, но ничего общего (в смысле тождественности территории, языка или культуры) с ней не имела. Отсюда и знаменитая скандинавская Гардарика — конечно же, Русь, но не только Новгородско-Киевская, а еще и Варяжская, ибо по языку для скандинавов они ничем особо не отличались, территории их сопрягались и пересекались, а сами варяги были «в доску своими» что в Киеве, что в Смоленске, что в Новгороде.

Скандинавы путали не только варягов и славян, но и их поселения. Новгород Великий, по скандинавской традиции и в германоязычной вокализации, именовался Хольмгард. Но не лишено вероятности, что здесь смешались различные топонимы. Подтверждение тому обнаруживается в Иоакимовской летописи, где приводится русское название Хольмгарда — Колмогард. Очевидно, раньше название этого древнеславянского города произносилось как Колмоград или Коло-город, а затем произошло переиначивание — наподобие того, как красивые и поэтичные имена древних русских городов Плесков и Твердь превратились в Псков и Тверь (Тферь). Из контекста Иоакимовской летописи совершенно определенно следует нетождественность Колмогарда и Великого Новгорода, так как здесь рассказано о том, как новгородский старейшина (в Ермолинской летописи он, как и полагается, назван посадником) Гостомысл, оказавшийся без сына-наследника, прежде чем выбрать жениха для своей дочери Умилы, решил принести жертву древним богам и отправился из Новгорода в Колмогард, где находилось языческое святилище. Возможно, ехать не пришлось слишком далеко, но для русских это были разные понятия. А вот у скандинавов они смешались, и Новгород стал Хольмгардом.

В Лаврентьевской летописи, если читать по оригиналу, а не по «уточненному» (то есть по подправленному) тексту, сказано: «И от техъ прозвася Руская земля ноугородьци ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска ? преже бо беша словени». Написано, естественно, без пробелов и заглавных букв, только в одном месте «цельнолитая» строка разбита разделительной точкой. Исключительно важное свидетельство, но на него историки почему-то внимания не обращают. А зря! Здесь ведь черным по белому прописано: род варяжский изначально был славянским, и варяги вместе с новгородцами говорили на русском языке! Ибо в противном случае получится, что население Великого Новгорода (оно ведь «от рода варяжского») и до призвания Рюрика, и в дальнейшем, надо полагать, пользовалось одним из скандинавских языков (если, конечно, придерживаться тупиковой формулы «варяги = скандинавы»). Абсурд? В самом деле — другого слова не подберешь!

Почему Нестор-летописец, перечисляя через запятую «потомство Иафетово»: варяги, шведы, норвеги, готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы, венецианцы и прочие, — не объявляет варягов шведами или норвегами (хотя в летописном перечне они названы раньше руси) и не утверждает, что варяги говорили по-шведски или по-норвежски? Да потому, что для русского летописца, как и для всех русских людей той эпохи, было абсолютно ясно: варяги — никакие не шведы и не норвеги, а такие же русские, как они сами, — коль скоро даже переводчиков для общения не требовалось. Но то, что было самоочевидным еще в XII веке для Нестора и его современников, впоследствии оказалось камнем преткновения для большинства читателей и исследователей «Повести временных лет».

Но главный интерес, конечно, представляет смысл вышеприведенной сакраментальной фразы, на которой споткнулась не одна сотня великих и мелких историков и которая сделалась отправным пунктом бесславной норманнской теории. Тезис о прозвании Русской земли вмещает очень емкую и исключительно важную информацию.

Во-первых, «от тех» относится не к варягам вообще, а к братьям Рюрику, Синеусу и Трувору, о которых речь идет в предыдущем предложении (слово «варяг(ов)» добавили позднее, и оно существенно изменило смысл всего сказанного).

Во-вторых, Рюрик и его братья назвали Русской землей не всю, так сказать, будущую Россию, а в первую очередь отнесли к ней новгородцев, жителей Новгорода, то есть нового города, построенного на месте старого Словенска, первой русской столицы, находившейся тут же поблизости на Волхове и