ослабнуть.
Море шелестело за бортом. Дышало, напевало колыбельную. То ли утешало, то ли хитро обманывало… В мечтах отважный и могучий капитан Юго вел лучшую лодку Древа и лихо побеждал пиратов. Грезы щедро снабжали великолепного капитана знаниями, оружием, навыками боя, надежной командой и верными друзьями.
В настоящей жизни, увы, мальчишка Юго против воли готовил еду для самого настоящего грязного пирата… Иначе назвать «хозяина» было невозможно. Чего стоит хотя бы загадочный «товар», без осложнений поместившийся в крошечном трюмном ящике на корме! Так мало места занял, но обеспечил изрядную выгоду. Юго слышал, как ночью хлебнувший браги пират бубнил про дальние северные острова и большой куш. А гребцы при всяком движении мерно звякали железом, и это давало Юго понимание: они тоже не своей волей избрали место на лодке.
Море в первый раз удалось рассмотреть вблизи лишь на третий день. Лодка двигалась в основном ночами, с рассветом ныряя в щели береговых скал и прячась от внимательных глаз. Люди на палубе спали, устало постанывая. Некоторые метались в бреду, кто-то дышал хрипло, с присвистом. На рассвете капитан отсылал верных людей ловить рыбу. Затем улов бросали в трюм и ждали, пока Юго превратит добытое в годную пищу: лучшую — на блюде для хозяина — и всю остальную, сваленную в единый котел. После готовки трюм заполняли грязь и отвратительные запахи. Лишь к ночи удавалось выскрести его до относительной чистоты. И снова лодка мчалась по узким каналам или даже по широкому главному протоку…
— Эй, гниль, пора вылизывать палубу, — буркнул подручный пирата, спрыгивая в трюм, принюхиваясь с явным отвращением и начиная возиться возле заржавевшего крепления цепи к толстой скобе на борту. — Приказ хозяина.
— Понял, — безразлично отозвался Юго, усвоивший правило обязательного ответа.
Замок защелкнулся на новой скобе, укрепленной в самой палубе. Сильная рука вцепилась в волосы и выволокла вверх, едва не сорвав кожу с головы. Юго даже прикусил язык, чтобы не закричать, и вскарабкался, куда тянули, помогая себе руками и ногами. Он даже не понял в первый миг, что уже покинул трюм и теперь стоит на четвереньках на палубе. И вот оно — море. В каких-то трех шагах…
Голову толкнули вниз. Перед самым лицом плюхнулся вонючий ком старой губки.
— Лентяи чистят палубу языком, — лениво отметил пират. — Понял?
— Понял.
Юго с отвращением прихватил губку, нагнулся и начал тереть палубу. Рядом бухнуло ведерко. Вода плеснула под руки, стало сыро, запахло гнилью, смешанной с давно желанным соленым прибоем и чем-то еще неуловимым, сложным, настоящим. Против воли губы дрогнули и сложились в жалкое подобие улыбки. Все же это море. То самое огромное море из мечты, и ни один пират не способен опоганить его целиком. Юго покосился в сторону борта. День еще горел ярко, синева неба отражалась в прозрачной толще прибрежных вод. Белый песок пенился и мешался с прибоем. Скалы копили тепло дня на своих серых спинах… Палуба казалась бесконечно грязной и непомерно огромной. На руках набухали старые и свежие порезы, грозя превратиться в язвы. Ржавая змея цепи зло клацала, ползла следом, кольцо оковы давило на ногу, сдирая кожу. Соленая вода не разбирает горечи или сладости человечьих слез… Она добра лишь к сильным. А то, что океан умеет быть добрым, Юго знал накрепко, помня взгляд сирина.
Палубу следовало оттирать раз в три дня. И к этому пришлось привыкнуть так же, как к прочим мерзким обычаям лодки.
Десятый день пребывания в плену отличался от прежних. После заката две верткие лодки, несущие знаки охраны зура, пристроились в след пирата, и гребцам пришлось нелегко. Юго слушал, как свистит кнут. Вздрагивал, разбирая чужие стоны и охи, и удивлялся. Почему люди не бросают весла? Вряд ли им вредна погоня, стражи зура казнят пирата и выручат рабов…
К полуночи в трюм сунулся знакомый помощник пирата. Схватил повыше локтя и швырнул на палубу, ловко закрепив замок на нужной скобе. Посадил вторым гребцом к самому борту, отвесил подзатыльник.
— Думаешь, зуровы прилипалы спешат вас спасать? — насмешливо возвысил голос хозяин, на миг разгибаясь от своего весла. — Здесь пол-лодки неоткупленных. Все до единого, вы, огрызки, виновны в краже жемчуга, раз очутились рядом с товаром. Люди зура любят новые игрушки, еще не изломанные пытками и способные визжать в голос. Греби, если не хочешь увидеть изнанку собственной кожи задолго до смерти.
Юго поежился, налегая на неудобное весло даже не из-за страха: просто он был посажен вторым и видел, как безмерно измотан тощий, почти безумный оримэо, прикованный рядом…
К рассвету погоня отстала. Помощники капитана насмешливо буркнули, что это дело обычное, что остров зура остался далеко за кормой и стражи не такие дураки, чтобы надрываться за просто так в чужих водах. Нехотя Юго признал подлинной и вторую причину: пират исключительно хорошо знает весь лабиринт годных для движения каналов, помнит мелкие места, учитывает отливы и приливы. Когда полумертвого от усталости Юго спихнули в трюм, он свернулся клубком и заснул, не выбирая удобного сухого места. Перед погружением в небытие лишь одна мысль скользнула тусклым бликом на поверхности сознания. Пиратов, оказывается, ловить куда труднее, чем представлялось в мечтах. Вдобавок столь важным делом никто, в общем-то, и не занят по-настоящему. Древо, вот ведь незадача, вовсе не единый край, подвластный могучему газуру. Это пестрая мешанина островков и островов, и на всяком свой личный закон утверждает мелкий хозяин зур или вовсе ничтожный прилипала — ур. Его великолепие газур может и не знать, что пираты обнаглели. Кто ему скажет, тем признавая свою власть ничтожной, а свою шкуру — годной под кнут? А вауры, воины правителя, наверняка охраняют тех, кто силен и богат. Получается, ненавистная долина в горах — едва ли не лучшее место на всех островах? Юго скривился, признав свой вывод слабостью. В долине нет моря!
На следующую ночь хозяин вновь выгнал на весла всех и сам греб зло и ловко, успевая иногда нащупать кнут и подстегнуть выбившихся из сил. Лодка мчалась, резала встревоженную боковым ветром тьму и оставляла вспененный серебряный след. Это было красиво даже сквозь пот, заливающий глаза. Юго греб и иногда позволял себе подумать о том, что ему нравится на палубе. Нет, не на этой лодке, но палуба — она всегда палуба. И даже для пленника пиратской лодки полет на полном ходу восхитителен. Тонкая обшивка бортов звенит, рассерженные волны шипят…
При подходе к северным островам, образующим корни Древа, хозяин сделался осторожен и опасно раздражителен. Лодки зуров и малые корабли храма теперь патрулировали каналы все усерднее. Торговые суда сновали густо. Днем Юго видел это, встав на цыпочки, просунув голову в редкую трюмную решетку и еще немного подтянувшись на руках. Подолгу рассматривать море за бортом не получалось, руки болели, шея ныла, да и хозяин, всякий раз заметив любопытство, норовил подойти со спины и пнуть в ухо. Ночами, когда не сажали на весла, Юго тоже почти не спал. Он затачивал до остроты иглы старый сломанный нож, найденный в осклизлой жиже на дне. Без отмычки оставаться — нельзя. Без оружия — тем более. И если в оружии пока что сын ориимщика разбирался кое-как, оценивая лишь размер лезвия и богатство украшения ножен, то в отмычках он знал толк. Как и в замках. Папаша, тот еще ловкач, иной раз прихватывал в нижнем селении лишний кувшин браги. Дома же проверял запоры по три раза в день, опасаясь чужой сноровки. Но сын всегда умудрялся утянуть сладкий кус для малышки Элиис и еще нагрести еды себе про запас. Рано или поздно за ним накапливалась вина, настоящая или надуманная, и тогда Юго оказывался заперт надолго. Без пищи и даже воды — спьяну папаша просто забывал снабжать отпрыска самым необходимым для выживания. Спасибо Элиис: со слезами и жалобами, небыстро, но все же она отпирала замки раз за разом. Не из ловкости, а только из упрямства и понимания того, что по-другому нельзя, приятель просто не доживет до протрезвления своей нелепой родни…
Довольно большая лодка со знаком храма села на хвост пирату в восемнадцатую ночь плена. Стражи в синем проявили усердие, способное вызвать уважение, но двое суток спустя Юго мог ощущать лишь глухое раздражение, переходящее в ненависть. Он так вымотался, что уже не пробовал понять, кто в бесконечной гонке хороший и кто плохой. Он просто хотел выжить и отдохнуть. И когда перед рассветом храмовая лодка отстала, Юго радовался вместе со всеми.
Двадцать дней плена миновали, слиплись в единый ком утомления, пропитанный черным гнилым
