- Нету её! Вон - удочки все не шелохнутся, сеть пустая.
- Здесь нет, ниже найду. Я хорошо плаваю.
Ичивари подмигнул деду и нырнул через борт, почти без плеска ушел в воду. Карсиец недоуменно пожал плечами, помолился наспех - да и сел латать парус в тайной надежде, что чужак как явился из моря, так в нем и сгинет. Долго уже нет его. Даже слишком долго. Рыбак беспокойно оглядел море и вздохнул. Покосился на борт, на весло. Потом на длинный багор, уложенный на дно лодки возле ног. И решил, что самое верное - ничего не делать. Пусть движется все, как угодно Дарующему... Подкрепив здравую идею самой короткой из известный молитв, старик выбрал лоскут и приладил на парус. Удачно... можно браться за починку.
Чужак выплеснулся из воды эдакой смуглой тушей, вывалил в лодку пару рыбин и полведра брызг. Вцепился в борт и улыбнулся своими ненормально белыми и ровными зубами. Ни один не выбит и не попорчен, - почти расстроился рыбак, невольно плотнее сжимая губы.
- Такая годится? Или покрупнее?
- Тунец, - благоговейно выдохнул рыбак, гладя длинную, почти в собственный рост, рыбину. - Такого обычно большие лодки берут, да... Крупнее нам и не доставить, всякие доны - они свежую рыбку потребляют, а плыть пять дней.
- Сами съедим, сытые будем грести в полную силу, и у берега я выловлю еще рыбы, - пообещал Ичивари. - Должен ведь я как-то отблагодарить тебя за место в лодке, дед.
- Оно может и так, и должен, - всерьез задумался рыбак о цене своего молчания. - Двух больших выловишь, я тебе подходящие штаны куплю и рубашку, башмаки тоже. Без того на берег и не суйся, враз поймут, что беглый. А трех поймаешь, скажу, как бумагу полезную справить.
Рыбак значительно помолчал, радуясь наивности рослого чужака. Здоровущий, сильный, а сразу видно - теленок, наивности в нем столь же, сколь роста... Самое оно: забрать рыбу, да спровадить дурня в город, не ближний, а совсем дальний, за большим лесом. Там или поймают, или сам затеряется, в любом случае за долей с улова не явится...
Ичивари после еды греб не просто усердно, но прямо-таки яростно, соорудив плохонькое, но годное второе весло и не делая передышек. К ночи удалось поставить парус и поймать ветер, не вполне попутный, но и не встречный ведь! Ичивари косился на юг, ругая себя и все же не имея возможности не смотреть. Если каравелла не пойдет в порт, если капитан прикажет взять курс на север, все еще сохряняется неприятная возможность встретиться с Алонзо... Море пустое и спокойное, лепесток одинокого паруса виден издали, даже в сумерках. Асхи, как бывало и прежде, много отдал утром и теперь не отзывается. То ли утратил интерес к общению, то ли берег дает о себе знать, то ли сам Ичивари слушает плохо, все время отвлекаясь на болтовню рыбака, полагающего себя очень умным и ловким, но уже обсудившего и цену рыбе, и много иного, весьма важного и полезного.
Ночь угасила закат, прокралась над морем без звука и следа - а каравелла так и не появилась на горизонте знаком беды... Ичивари приободрился, позволил себе отдохнуть, поесть и даже вздремнуть. И снова греб, теперь уже торопясь по иной причине. Когда каравелла достигнет берега, смуглого рослого беглеца начнут искать. Нет сомнения, в первую очередь осмотрят ближние селения, поговорят с рыбаками.
- Как ты их ловишь, если ты не хлаф и не продал ему душу? - восхищался рыбак, любовно гладя спины трех тунцов. - Они ж рыбы, а ты без толковой сетки, просто ныряешь и вот...
- Мне везет, - предположил Ичивари. - Штаны и рубашка, помнишь, дед?
- А как же, - степенно кивнул рыбак, хитро щурясь и раскапывая залежи мусора на дне лодки. Вот тебе штаны, почти годные. Вот рубаха... Там, под лавкой, есть башмаки, агромадные. Не пойду покупать, слышь? Что я скажу, ежели спросят? Не-е, бери вещи, какие даю. Вон берег, ты здоровый парень, в неполных три дня мы почти до места дошли. Утро раннее, из лодки я тебя высажу там, у зарослей. Здесь везде окрест владения вассала герцога, его угодья охотничьи. Ходить в них нельзя, даже хворост брать без разрешения и знака нельзя. Понял?
- Буду прятаться, это я умею, - кивнул Ичивари, встряхивая ветхую рубаху, чихая, полоская ткань в забортной воде и лишь затем натягивая через голову.
- Пойдешь сперва на юг, миль эдак сорок, через весь лес и далее полями, до большой каменной дороги. На неё не выходи, заметят. Перелесками, ночью, двигай на запад. До города Бранвара, значит. Говорят, там у лихих людей можно купить бумагу и любым именем назваться.
- Точные указания, - усмехнулся Ичивари. - Ты не сутулься, дед, я ведь понимаю, зачем тебе из-за меня втравливаться в беду? И так я тебе должен, без лодки в море не жизнь...
- Не жизнь, - охотно подтвердил рыбак, довольный покладистостью собеседника. - Ладно же... Вот возьми шейную нитку со знаком чаши, негоже без неё в путь пускаться. И волосы обстриги покороче, до плеч, так вот примерно. Кожаным ремешком повяжи, есть у меня годный. Южане обычно вяжут и узел сбоку у левого уха оставляют. Понял? Вот и ты вяжи, с открытым лбом ты не столь на злодея похож... Палку вырежи подлиннее, именуй стержнем веры и себя назови страждущим. К пещерам Златозвучного эха многие свершают путь в непотребном виде. Те пещеры на самом западе владений нашего герцога, когда ж его призовет Дарующий на суд свой, старого развратника...
Расчувствовавшийся рыбак пустил слезу, сердито стер и махнул рукой чужаку - иди, пора... Ичивари спрыгнул в воду, оказалось по грудь - и побрел к берегу. Выбравшись на берег, он еще раз оглянулся, вежливо поклонился пожилому тагоррийцу. Неплохой ведь человек, хоть чуждого склада, привычно отгораживающий забором от всего мира свой малый жизненный интерес... Опасается дедок глянуть по сторонам, бережет покой неведения, в котором ему чудится безопасность. Вон - погреб во всю свою невеликую силу вдоль берега, напоследок сотворив благословение света для незнакомца, так и не назвавшего имени. У правого борта привязана снаружи лодки одна рыбина, у левого вторая, и она совсем уж велика, а в лодке все дно занято третьей.
- Надо думать, улов прославит его имя, - беспечно улыбнулся Ичивари. Он уже шагал по траве и наслаждался игрой теней и света раннего утра, прочностью тверди амат, не подверженной качке, шепотом зеленых листьев чужого, совсем иного - но все же леса...
Местный туман показался Ичивари возмутительно редким, он быстро усох под лучами солнца, не напоив влагой листья и не создав столь любимый и привычный в секвойевом лесу звук утренней капели, шелестящей от далеких вершин великого леса к его подножью. Зато трава оказалась густа, подлесок пышен, а тонкие стволики обрастали ветвями едва ли не от самой земли. Прятаться в подобном лесу гораздо удобнее, чем дома, - сразу отметил Ичивари. Он выбрал неглубокую лощинку и сел на траву, придирчиво рассматривая свежий мозоль над пяткой и две потертости на пальцах. Его ноги просто требовали отказа от башмаков! Однако осмотрев свой след на земле, Ичивари не внял боли, предпочтя здравый смысл.
- Мой большой палец оттопырен, - вслух повторил он доводы рассудка. - Это неправильно для бледного, привычного к башмакам. Всякий толковый охотник сразу меня выследит.
Подперев ладонью подбородок, сын вождя нахмурился и тяжело вздохнул. Именно рассудок в полный голос кричал: надо сидеть возле берега, в запретном лесу этого 'вассала', вот бы еще понять, кто он такой и почему никого не пускает в гости? Но - тем лучше, чужака тут не станут искать и не смогут заметить. Тихо и тайно он дождется лодки, как-нибудь уж поймет, договорившись с асхи, что свои рядом. И сможет вернуться домой, не рискуя ничьей жизнью, уплыть в море, забыв про берег бледных. Навсегда.
- Только они не забудут, - угрюмо упрекнул самого себя Ичивари. - Раз я здесь, я обязан попытаться их понять. Что тагоррийцы у нас нашли такое, до безобразия ценное? Как их отвадить от нашего берега? Как им объяснить, что мы не колония, не рабы и не враги, что дар мавиви не оружие, что они нам не нужны со своими нелепыми законами и своей навязываемой насильно верой...
Сын вождя покосился на море, плещущее серебряными рыбками бликов в прорехах лиственного невода опушки. Поклонившись асхи, махиг отвернулся и глянул в тень основного леса. Он не имеет права попасться и вынудить своих спасителей к чему-то опасному, от переговоров и до применения способностей ранва. Но и сидеть здесь, ничего не делая и не пробуя понять то, что внезапно оказалось рядом, доступное для изучения и осознания - разве это верно и достойно сына вождя? Внук великого Ичивы должен стремиться к новому, ведь смог дед переломить толстенный ствол черной ненависти, дозволил бледным жить на берегу смуглых и проявил широту души в то время, когда прочие копили лишь жажду мести...
