на создание шедевров архитектуры.
От той эпохи в Беларуси остались только замки, действительно шедевры европейского фортификационного искусства. Беларуские крестьяне восстанавливали их после каждого очередного нашествия соседей с Востока (им вменили в обязанность ежедневно 4 часа работать в ближайшем замке после работы на своем поле). Да, польский сейм выделял деньги на восстановление беларуских замков и постройку новых. Например, на польские деньги беларусы построили Брестский замок, считавшийся одним из самых мощных в Европе (не путайте его с Брестской крепостью, построенной царизмом в 1830-е годы).
После войны 1654—1667 годов Польша отобрала у ВКЛ роль политического игрока с Москвой. Фактически она с тех пор превратила Беларусь в буфер между собой и Московией.
Увы, такова была цена за сохранение нашей государственности в составе Речи Посполитой. Если бы ВКЛ стало, подобно Украине, частью самой Польши, то поляки относились бы к нам намного бережнее. А пока мы обладали своим государственным лицом — нас били с Востока, и поляки прикрывались нами, как щитом. С тех пор мы стали заложниками своего геополитического положения…
Пушкин писал: «С кем быть Литве — извечный спор славян». Под Литвой он понимал Беларусь. А под славянами, которые «извечно спорят» — Московию (Россию) и Польшу. Пушкин даже не задумывался над тем, что литвинам-беларусам вовсе не хочется быть предметом «извечного спора». Да и какой народ пожелает быть игрушкой, которую рвут на части «извечно спорящие» соседи, отрывая у нее руки да ноги?
Одним словом, геополитическое положение Беларуси не способствовало созданию национального государства. Наоборот — оно препятствовало этому. Такова плата за роль «буфера» между полюсами враждебных сил. Остается лишь удивляться тому, что в польско-российских войнах не погибли вообще все беларусы и что «спорящие славяне» не превратили нашу страну в пустыню.
По расчетам демографов, если бы не войны Польши и Московии на территории Беларуси в XVII— XVIII веках, то сегодня ее население составляло бы 30—35 миллионов человек. Но главный урон даже не в этом. Детей можно родить, страну благоустроить — дайте только хотя бы трем поколениям людей прожить без войны. Главная наша беда — истерзанное сознание народа, который рвали между собой Польша и Россия.
Последний век существования Речи Посполитой стал периодом постепенной трансформации этого федеративного государства в Великую Польшу. Беларусам, украинцам и летувисам (в лице местного дворянства и мещанства) идеологи республики настойчиво навязывали мысль, что они — тоже поляки. А с 1795 года всем им, плюс еще и полякам, уже Россия стала навязывать свои великодержавные идеи (например, что беларусы — часть великого русского народа, «испорченная» влиянием польского языка, польской культуры и католической церкви).
В конечном итоге, целенаправленное польское и российское идеологическое воздействие лишило беларусов национального самосознания. В этом плане я вижу полную аналогию между событиями 1918— 1920 и 1995—2005 годов. И тогда, и сейчас главными идеями были две: либо объединяться с Польшей, либо объединяться с Россией. Это и есть синдром раздавленного национального самосознания.
Шовинисты Польши и России душили беларуский менталитет (равно и украинский) более 300 лет подряд. Именно в духе великорусского шовинизма Пушкин писал:
Вопрос как раз не в этом, а в том, что Польша и Россия никогда не имели обшей границы друг с другом, между ними всегда жили беларусы и украинцы. Которые для Пушкина как бы не существовали вообще. И для поляков тоже. Обе стороны стремились ассимилировать их. Без слов подразумевалось, что беларусы и украинцы — численностью своей далеко не мелочь — не существуют.
Ясно, что Москва и Варшава были равно заинтересованы в том, чтобы у беларусов не возникало даже мысли о самоопределении. Поэтому поиск собственного пути мыслящей частью беларуского этноса оказался крайне трудным.
К 1918 году не существовало никакой беларуской истории (только противоречащие друг другу польские и российские концепции, где все подлинно беларуское было предано забвению). Беларуские книги и журналы выходили и на кириллице, и на латинице. Два лагеря «спорщиков» (по Пушкину) абсолютно не желали искать компромисса.
И после 1991 года тоже мало кто понимал, что такое беларуская нация, беларуская идея и беларуская независимость. Отсюда и ориентация двух политических лагерей: либо на Польшу, либо на Россию. Почти как у Пушкина: нет никаких беларусов, есть только спор Польши и России о чем-то сугубо своем. А обе эти страны настроены против беларуской государственности.
Однако 1991 год все же несколько отличался от 1918-го. В 1991 году сознание масс было забито коммунистической пропагандой, поэтому недовольные переменами слои населения тянулись «назад, в Советскую Россию», хотя это было катастрофическим заблуждением. Россия после 1991 года перестала быть «советской», тем более она не могла заменить весь Советский Союз. И ресурсы не те, и устремления ее руководства иные.
Наконец, еще одно отличие 1991 года от 1918-го состояло в том, что раньше в Беларуси имелась мощная еврейская диаспора (в 1918 году евреи составляли почти 20% населения Беларуси, в 1991 — менее 1 процента). Именно радикальные еврейские организации, боровшиеся за космополитическую социальную утопию (СССР), в решающей мере повлияли на выбор беларусов в пользу пути к социализму.

Они обещали, что создаваемая в 1919 году ССРБ (Советская Социалистическая Республика Белоруссия) сохранит в полной мере свой суверенитет среди двух ее союзников: Советской Украины и Советской России. То есть что это будет содружество суверенных государств, аналогичное нынешнему СНГ. Вместо этого через несколько лет евреи-коммунисты включили Беларусь в состав СССР, где она не имела абсолютно никакого суверенитета от Москвы.
Идею беларуской государственности в 1915—1918 годы разрабатывали разные партии и политические организации. Вначале рассматривались три варианта.
1) Автономия в составе демократической Российской Федерации. Однако демократической Россия