– Не делай этого.
Ей удается уговорить меня. На неделю я забываю об этом. Что в каком-то смысле естественно: если ваша жена запрещает вам принимать тестостерон, хуже уже не будет.
Но, в конце концов, я переступил через мнение Джули только затем, чтобы увидеть, на что способен тестостерон. Я начинаю принимать белые, как мел, таблетки – по 50 мг в день.
Несколько лет назад блогер Эндрю Салливан написал в The New York Times Magazine о своем опыте: при помощи инъекций тестостерона он пытался нейтрализовать проявления ВИЧ. Чудодейственный тестостерон превратил его в сверхчеловека Ницше. Больше энергии, бо?льшая уверенность в себе и более высокое либидо.
У меня перемены были не столь заметны. Если инъекции тестостерона можно сравнить с двойным эспрессо, то мои таблетки – с мягким ромашковым чаем. С тех пор как я начал принимать их две недели назад, я чувствую себя чуть более энергичным. Кажется, пять километров на беговой дорожке даются мне проще. После обеда мне не хочется вздремнуть.
И да, мое либидо повысилось. Мысли о сексе становятся назойливее, чем прежде. Я пытаюсь читать Esquire, это моя работа и так далее, но фотография барселонской модели Клаудии Бассольс отвлекает от чтения. Клаудиа меня заинтересовала. Она снималась в фильме с Жан-Клодом Ван Даммом, а теперь – член жюри в Iron Chef[194]. Как сотрудник Esquire, я, наверное, должен зайти на ее сайт. Следующие десять минут я просматриваю ее фотографии.
Мне не разрешается разглашать подробности нашей с Джули интимной жизни, но могу сказать: мы определенно опережаем среднестатистических японцев.
Стал ли я более агрессивным? Ну, на днях я стоял в очереди на станции метро. Там три автомата, где можно купить проездной, но очередь общая. Все стояли и ждали. Как цивилизованные люди.
Вдруг парень в темно-сером костюме прошел прямо к автомату слева, проигнорировав остальных одиннадцать человек.
– Простите, – сказал я. – Здесь очередь.
– Это очередь к тем автоматам, – ответил он, указывая на другие два.
– Правда? – сказал я. – Вы правда собираетесь пролезть без очереди?
Он уткнулся в клавиатуру. Я был не просто раздражен, я был взбешен. Какой эгоист и лжец!
– Не могу поверить, что вы такой нахал. То есть я слышал о таких людях, но почти не встречал их.
Я не склонен к конфликтам, поэтому удивляюсь собственным словам. Кажется, остальные смотрят на меня со смесью благодарности, смущения и беспокойства.
Наглец отвечает что-то, но я не слышу, наверное, потому, что кровь стучит у меня в ушах. И руки дрожат. Это плохой знак.
Я догадываюсь, что тестостерон имеет некоторое отношение к столь нехарактерному для меня приступу гнева. Научные данные недвусмысленно указывают на связь между тестостероном и агрессивным поведением. Но, конечно, не стоит недооценивать эффект плацебо. Особенно если вы стали лишь немного более энергичным и уверенным в себе. В этом случае влияние тестостерона не так очевидно.
Через несколько недель я делаю новый анализ на тестостерон. Когда приходит электронное письмо с результатами, я не хочу его открывать. Что если стало еще хуже? Но я мужаюсь и открываю файл. Да! Четыреста шестьдесят пять. Он вырос и теперь в пределах нормы. Это официальное признание моей мужественности. Через два месяца мой тестостерон вырос до 650 нг/дл (как я объяснил Джули, это что-то среднее между уровнем лесоруба и уровнем итальянского премьер-министра).
Но не исключено, что сейчас самое неподходящее время для борьбы за тестостерон. Как замечает Ханна Розин в статье, опубликованной в журнале The Atlantic, вероятно, современное общество лучше приспособлено для женщин. «Впервые в американской истории женщины преобладают в структуре рабочей силы, занимая большинство рабочих мест… Самые важные сегодня качества – социальный интеллект, открытость, способность сидеть спокойно, сосредоточившись на работе – не преимущественно мужские. Возможно, верно обратное».
Так, может быть, лучше принимать эстроген? Я недавно читал, что женщины демонстрируют наилучшие языковые навыки во время овуляции, когда уровень эстрогена в крови достигает максимума. Так, может быть, инъекции эстрогена помогут мне лучше писать?
Я больше не буду принимать Clomid. Отчасти потому, что мне надоело изучать свои виски (вдруг я начал лысеть?).
Подводим итоги. Двадцать первый месяц
Дед опять в больнице. На этот раз потому, что ему трудно дышать. Я ловлю такси.
– О, больница, – произносит таксист, когда я называю адрес. – Знаете, в чем разница между врачом и Господом Богом?
– Нет.
– Бог не считает себя врачом.
Почему таксисты так любят медицинские шутки? Я улыбаюсь из вежливости. В этот момент комикам из Борщового пояса[195] лучше поискать более благодарного слушателя.
Я захожу в лифт, переполненный посетителями, которые говорят вполголоса, и выхожу на девятом этаже. Сворачиваю направо у цветочного киоска, налево в конце коридора и, наконец, захожу в палату № 134.
Там мой дед. Он лежит на трех подушках, повернувшись на правый бок. На нем бело-голубая больничная рубашка, в носу трубка, а брови лохматые, как всегда. Его рот открыт, и губы, кажется, почти исчезли.
– Посмотри, кто пришел! – восклицает его дочь Джейн. Она ночевала здесь. Сидит в своем голубом спортивном костюме. – Гости лучше любых антибиотиков!
– Привет, сварливый дед, – говорю я. Он тяжело и часто дышит и смотрит на меня сквозь полузакрытые веки. Приподнимает руку на пару сантиметров (сейчас она кажется маленькой и слабой, почти женской). Я беру его руку в свою. Он сжимает мои пальцы. А может быть, мне это кажется. Не знаю.
Джейн проводит вокруг его рта влажной зеленой губкой, чтобы восполнить недостаток жидкости. Наклоняется к деду и целует его в щеку.
Телевизор включен на канале Bloomberg. Дед до конца остается человеком дела.
Я хочу развлечь его. Это мое ремесло. Поэтому я рассказываю ему про своих сыновей и про работу. Я рассказываю ему об интервью, которое брал у Джорджа Буша-младшего, и о том, как бывший президент отзывался (не под запись и не стесняясь в выражениях) об «истеричной» жене одного политика. Я рассказываю об этом громким, бодрым голосом, потому что Джейн говорит, что так дед лучше воспринимает.
Он не смеется, но медленно кивает, а его густые брови немного подергиваются.
Больничная рубашка не закрывает его ног, желто-красных, распухших, в выступающих венах. Ненавижу эти рубашки.
Моя сестра Берил стучит в дверь и заходит в палату № 134. Она немного бледнеет, когда видит его, такого съежившегося.
– Привет, дед, – говорит она с дрожью в голосе. – Как твои дела?
Затем, извинившись, выскакивает в коридор и возвращается через пару минут с красными глазами.
– Деревья сейчас такие красивые, – произносит Джейн. – Ты выйдешь отсюда и сам увидишь.
Дед ничего не говорит. Лишь продолжает громко дышать. Собирается ли он на самом деле выйти
