Сто тысяч Королевств

Н. К. Джеймисин Сто тысяч Королевств

Оно не изменилось ни на йоту. Лицо Декарты Арамери, имею ввиду. Я не смогла счесть его.

— За моего наследника, внучка. Сегодня я оглашу твоё имя.

Молчание. Такое же тяжкое, как и каменное кресло деда, вросшее в пол.

Шутка, подумала я, но никто не засмеялся. Это и заставило увериться окончательно: лица придворных, повергнутые в ужас и шок; вид, с коим они уставились на своего господина и повелителя. Все они, кроме одного, поименованного Вирейном. Этот смотрел на меня.

Что ж, с провозглашённой ожидался какой-нибудь, но ответ.

— У вас уже есть наследники, — сказала я.

— Чересчур прямо, — сухо константировал Вирейн, — ей следовало бы быть чуточку учтивее.

Мимо. Декарта и глазом не повёл, словно не замечая чужих слов. Он обратился ко мне, подтверждая:

— Верно. Имеются ещё двое претендентов. Мои племянник и племянница. Скаймина и Релад. Твои двоюродные кузены.

Разумеется, я слыхала о них. Да и кто не слыхал. Слухи то и дело провозглашали наследника… или наследницу, перетасовывая парочку местами. Но кто же?.. — сказать наверняка… если бы, как же.

Мне и в голову и не приходило, что я могу оказаться на их месте.

— Если мне дозволено советовать, дедушка, — начала осторожно (сколь возможна какая-то там осторожность в беседах подобного толка), — то смею предполагать, что уже двое — и то чересчур много.

Это всё глаза. Они старили Декарту, намного, надолго старили. Но последнее поняла я излишне позже. Понятия не имею, каков был изначальный цвет этих жестоких глаз; возраст обесцветил их, затянув белесой дымкой. Глаза, в коих отражалась вся тяжесть, прожитых им лет. Разве что, кроме счастья. Для него в этой паре вперившихся в меня светочей места уже не оставалось.

— И впрямь, — согласился он. — Но, полагаю, порядком хватит для занятного состязания.

— Не понимаю вас, дедушка.

Он приподнял руку, в слабом, но изящном… некогда изящном жесте, а теперь, по большему счёту, попросту слабом.

— Всё просто. Всё очень просто. Я назвал три имени. Цели же добьётся лишь один. А касаемо остальных, либо они перебьют друга, либо кончат жизнь от руки победителя. Кто выживёт, а кто умрёт… — Неопределённое пожатие плечами. — …дело твоё.

1. Дед

Я не та, что прежде. Они сотворили это со мной: вторглись мне в душу, сломали меня, вырвали мне сердце. Я уже и не знаю больше, кто я есть.

Но я вспомню. Должна вспомнить.

* * *

Люди, мои люди, болтают разное о ночи моего рождения. Говорят, матушка что есть сил сводила ноги во время родов, лишь бы не допустить дитя в этот мир. Боролась, мол, что есть мочи. Но я, само собой, пробилась на свет; природа взяла своё. И всё же, что удивительного в её стремлении?

* * *

Матушка была Наследницей Арамери. Тогдашний же бал слыл из того рода вещей, что случаются единожды в десятилетие (если не реже): подачка, впрочем, сомнительного толка, всей младшей знати… оно же — пощёчина их самолюбию. Отец мой осмелился просить о танце, и матушка соизволила дать согласие. Я спрашивала себя (и часто), что он говорил (что делал?) в ту ночь, и что заставило её воспылать столь страстной любовью. Дорого обошедшейся, впрочем. Чувства, как оно и бывает, стоят жертв, — навроде фамильного права. Чудная выходит присказка-то? Этакая почва благодатна для побасенок. Да возвышенных сказаний, что и говорить. Как же там дальше, в сказкак-то?.. — и жили они долго и счастливо… Жаль лишь, что в последних обходят молчанием иные судьбы. Хотя бы тех, кому попутно посчастливилось перейти дорожку самому могущественному роду в мире.

* * *

Но я забываю о себе. Так, кто же я? Ах, да.

Йин. Меня зовут Йин. Среди моих людей я — Йин дау ши Киннет тай вер Сомьем канна Дарре, что есть — дочь Киннет, из племени Сомьем, меж народа Дарре. Я помню это, пусть в нынешние дни племена мало что значат, не то что прежде, до Битвы Богов.

Отроду мне девятнадцать лет. И я вождь (или была им) народа, называемая эн'ну. В доме же Арамери, ведущих род свой от Амн, я — баронесса Йин Дарр.

Месяцем позже матушкиной смерти, отец её, Декарта Арамери, официальным посланием пригласил меня к себе, в фамильное гнездо. Полагаю, уже ясно, что подобные приказы, ох, простите, приглашения, отказов не терпят. На дорогу ушло без малого три месяца, от далёких берегов Крайнего Севера, морем Покаяния, до самого Сенма. Хоть Дарры и не славились богатством, странствовала я довольно сносно, поначалу — паланкином и морским судном, а в довершение — даже каретой. Выбирать не приходилось, да и кто бы дал мне? Дарре, весь Воинский Совет, отчаянно надеялись, что в моих силах вернуть им благосклонность Арамери. Выставить себе на показ в лучшем виде — чем не подходящая метода? Всем известно, что Арамери по нраву подобное показушество.

Соответствующе одетая, на пороге зимнего солнцестояния, я была готова к встрече. И когда возница на холме, за городом, приостановил карету (якобы напоить лошадей, а на деле — ещё один здешний охотник выискался полюбоваться на физиономии глазеющих чужеземцев), итак, то было мое первое прикосновение к сердцу Ста тысяч Королевств.

Растёт одна роза, знаменитая на весь Крайний Север. (Не сочтите это за лирическое отступление.) Имя ей — алтарная окаёмь. Раскрытые лепестки её сияют жемчужно-белым светом, но мало того, вдоль чашелистика сердцевину цветка огибает ряд вторичных лепестков. Наиболее ценятся те розы, чьи побочные лепестки столь огромны, что завесью спускаются до земли. Цветущая пара, венчик, таящий плод с семенем, и второцветок, нисподающий по стеблю; пара, прекрасная и сверху, и снизу.

Небесный город. Так уж он звался (и был). Разросся вдоль небольшой горы (или холма приличных размеров): обрамлённые кругом высоких стен, высящиеся вверх ярусы зданий; указом Арамери, в белом сиянии. А над городом, где жемчужные стены ярусов иногда затемняются стремительным полётом рваных облаков, ещё ярче (но меньше) сияет дворец… также именующийся Небесами (возможно, он заслуживает своё название куда более самого города). Я знала — массив поддерживает колонна, тонкая, невообразимо хрупкая, — отсюда, правда, невидимая глазу. Дворец парил над городом; связанные незримыми узами, они были столь прекрасны, что я затаила дыхание при виде этой неземной красоты.

Алтарная окаёмь бесценна из-за трудностей разведения. Самые известные сорта вывели путём имбридинга; читай — уродства, кое некоторые особо подкованные селекционеры сочли наиболее полезным. Выгодным, проще говоря. Аромат первичного цветка сладок для человека, но отпугивает насекомых, потому розы опыляют вручную. Вторичный цветок иссушает растение, поглощая питательные соки и уменьшая плодоношение. Семена — редкость; и на каждое, вырастающее в идеальную розу, приходится десяток, порождающий лишь мерзость, вырезаемую под корень.

* * *

У Небесных (дворцовых) врат я свернула, правда, по другой причине, не той, что ожидала. Как оказалось, дед не появлялся. Но зато оставил инструкции на мой счёт.