Сто тысяч Королевств

назойливым делишкам. Мне поведали о том в промежутке между проклятиями, площадной бранью и подробным описанием родословной, изобилующем грязью и попутно проясняющем, какое место к кровной линии отводится вшивым грязнокровным метисам. Вроде меня лично. Уж это-то я поняла с лихвой. Как и то, что Релад явно был не в курсе, что именно накопала там Скаймина; и последнее давало мне некоторую надежду… впрочем, не столь большую, как хотелось бы.

Дрожа от подступившего к горлу напряжения, я вышла из подъёмника, сразу угодив на зады гурьбящейся вокруг толпы. Рядом с самим выходом ещё оставался крошечный пятачок свободного пространства, возможно, в силу того, что вновь прибывшие постоянно подталкивали остальных собравшихся в спину, сгорая от нетерпения и высвобождая себе тем самым место; но впереди колыхалась сплошная стена людских голов. Подавляющее большинство таскало на себе белые балахоны прислуги; некоторые могли похвалиться одеянием получше — те, что щеголяли с отметинами четверть- или октакровки. То тут то там меня теснили, толкали под локти, тёрлись парчой или шёлком, оттирая в сторону, пока я, наплевав на вежливость, попросту не начала сама пробивать себе дорогу плечом. Но продвинуться вперёд по-быстрому оказалось делом непростым: маячившее перед носом большинство мало что возвышалось надо мной, будучи выше не менее чем на голову, так ещё и было полностью приковано к центру зала, что бы там не происходило.

Оттуда доносились лишь крики.

Я бы так и застряла здесь навсегда, не оглянись кто-то, подавившись изумлением в узнавании, и не прошепчи о том рядом стоящему. Глухое бормотание рябью понеслось по головам, охватывая толпу, и внезапно я обнаружила себя в самом средоточии десятков подавленно-молчаливых, пристально- настороженных глаз. Запнувшись от изумления, я споткнулась и обескураженно замерла, но тут толпа передо мной разом разошлась, образуя сносный проход дальше. Отмерев, я ускорила шаг, заторопившись вперёд… чтобы оторопело застыть столбом.

На полу, посреди лужи крови, согнулся на коленях старик, нагой и закованный кандалами. Длинные, ломкие нити белых волос свисали грязной куделью с висков и лба, скрывая лицо; из-под них доносилось одно лишь учащённое неровное дыхание, словно тому не хватало воздуха. Кожа пестрела узорчатой сетью рваных ран. Испещряй последние толко спину, первое что приходило бы в голову — порка; но дело не кончалось одной спиной. Ноги, руки, щёки, даже подбородок… Колени, он стоял на коленях, и мне были видны кровоточащие порезы на самых стопах. Неуклюже покачиваясь, старик подтолкнул себя вверх, в попытке привстать, пользуя взамен опоры запястья и локти, и взор мой чётко отразил: круглое алое отверстие позади каждого сочления; дыра, обнажающая кости, обтянутые сухожилиями.

Очередной еретик? — в замешательстве задалась вопросом.

— Меня интересовало, сколько крови понадобится пролить, прежде чем кто-то сподобится сбежать за вами, — раздалось рядом со мной; этот исступлённо упивающийся голос… я дёрнулась, готовясь развернуться к его источнику, и тут что-то врезалось мне в лицо. Инстинктивно вскинув руки в защитном жесте, я ощутила, как ладони обдало теплом и рассекло вздувшейся тонкой полосой; похоже, не только врезалось, но и разрезало.

Быстро расценив повреждение, я отпрыгнула назад, ощерившись ножом. Что ж, рана оказалась не столь глубока, чтоб помешать драться; хотя из-за крови рукоять и скользила, зажатая ладонями. Готовая к схватке, я перетекла в боевую позицию, слегка согнув колени и повернувшись боком, перехватывая нож защитным хватом.

Скаймина стояла напротив, облачённая в блестящий изумрудный атлас. Пятна крови, алыми брызгами испещряющие платье, сияли подобно крошечным драгоценным рубинам. (Равным образом измазано было и лицо, но бисер метин было уже не выдать за украшения.) В руках она держала что-то, поначалу не принятое мною за оружие, — длинный, серебряный то ли жезл, то ли посох, пышно, но аляповато отделанный, где-то около трёх футов в длину. Навершье того угрожающе венчал короткий обоюдострый клинок, тонкий как скальпель хирурга, но не из стали. Из стекла. Чересчур куцая и необычно утяжелённая, чтобы служить копьём, более всего конструкция эта напоминала замысловатое, искусно сделанное, «вечное перо». Какое-то неизвестное мне ранее амнийское оружие?

При виде обнажённой стали в моей руке Скаймина самодовольно ухмыльнулась, но вместо того чтобы нацелить собственную, развернувшись, принялась планомерно обходить меня по кругу, обрамлённому людскими фигурами, кругу с коленопреклоненным стариком в центре.

— Какая дикость. Твой нож против меня — ничто, сестрица; одно движение, и его расколет вдребезги. Наши кровные печати расчитаны на предотвращение любой угрожающей жизни атаки. Признаюсь честно, такой невежественной, поистине тёмной, дикарки я ещё не видывала. Так что бы нам проделать с тобой, а?

Не выходя из низкой стойки и не ослабляя ни на миг хватки, я медленно разворачивалась ей вслед, стараясь не терять кузину из поля зрения, пока та мерила шагами арену. По мере поворота, я узнавала в толпе всё больше знакомых лиц. Кое-кто из прислуги, бывшей на празднике в честь Дня Пресветлого Пламени. Парочка придворных царедворцев Декарты. Выпрямившийся закостенело Т'иврел, с жёстко сведёнными, побелевшими губами; в устремлённых на меня глазах светилось что-то, что с толикой фантазии можно было счесть предостережением. Вирейн, выдвинувшийся оперёд прочих, со сложенными на груди руками, глазеющий с отстранённо-скучающим взглядом в далёкое никуда.

Закхарн и Кирью. А они-то что там забыли? Их взгляды тоже были притянуты к моей фигуре. Безжалостный и холодный — Закхарн (никогда прежде она ещё не выказывала свой гнев с подобной ясностью). Разъярённый до неистовства — Кирью (с раздувающимися в бешенстве ноздрями и прижатыми к бёдрам кулаками, она тоже мало походила на себя прежнею). Последняя одним своим взором готова была содрать с меня кожу, будь ей это по силам. Но здесь уже хватало освежёванных, над тем как следует поработала Скаймина; и я сосредоточилась на куда более сильной угрозе.

— Вверх! — рявкнула Скаймина, и старика швырнуло на ноги, будто вздёрнув за невидимые струны. Теперь мне открылось, что на туловище было куда меньше порезов, чем в прочих местах, но тут я своими глазами увидала, как прохаживающаяся взал-вперёд — и мимо — Скаймина хлёстким ударом жезла заставила расцвести на животе несчастного очередную, длинную и глубокую, вмиг закровоточившую рану. Бедолага снова зашёлся криком, резким и хрипящим, и открыл глаза, ранее прикрытые веками, видимо, как своеобразное средство сдерживать боль (или попросту усталое бессилие). У меня на миг перехватило дыхание, ибо глаза его, заостряющиеся к вискам, светились тёмной зеленью; теперь я понимала, отчего абрис лица казался странно знакомым, — сбрось он с плеч лет шестьдесят и… о, милосердный Небесный отче… стариком был Сиех.

— Ах, — довольно осклабилась Скаймина, истолковывая мой ошарашенный вздох. — Это и в самом деле замечательно выгадало время. Ты был прав, Т'иврел, она и в самом деле неровно к нему дышит. Значит, вот кто у нас отправил кой-кого из своих за нею? Можешь передать тому дурню, чтоб уж в следующий-то раз был порасторопнее.

Я глянула на сенешаля; уж кто-кто, а он точно никого не посылал за мною. Т'иврел замер, бледнее обычного, но то странное предупреждение всё ещё мелькало в его глазах. Я было слегка нахмурила в замешательстве брови, но Скаймина по-прежнему неотступно сверлила меня глазами, кружа и приглядывась к каждой перемене на моём лице, готовая яростно растоптать любое чувство, коему я рискну проявиться, — подобно стервятнику, выжидающему первой же ошибки со стороны жертвы.

Так что я обуздала себя, натянув на лицо маску безразличного спокойствия (вот и пригодились матушкины уроки). Выпрямила колени, выходя из боевой позиции, однакож не торопясь вкладывать опущенный к бедру клинок в ножны. По всей вероятности, этот жест был не ведом Скаймине, но среди Дарре так проявляли пренебрежение к противнику — знак, что я не могу полагаться на то, что та будет вести себя подобающим женщине (и воину) образом.

— Но теперь я здесь, — бросила ей. — Заявляй свои намерения.

Скаймина испустила короткий, лающий смешок, ни на миг не переставая оценивающе кружить вокруг.

— Заявить мои намерения. Какие воинственные речи она тут заводит, не правда ли? — Кузина оглядела толпящихся за пределами расчищенного круга, но не дождалась ничьего ответа. — И, главное, с такой силой. Дурно воспитанная малолетняя грубиянка, жалкая мелюзга, игрушка,