девой) как страстные бредни тоскующей по любви вековухи. Неужели мистер Николлс так считает?
— Ни за что бы не подумала, что вам будет интересен такой роман, — тихо заметила я.
— Я действительно воспитан на классике и никогда не читал подобных книг; также я никогда не читал книг знакомых авторов. Ваше произведение, мисс Бронте, стало для меня новым и волнующим опытом. Это очень хорошая книга.
— Спасибо.
Он в благоговении покачал головой.
— Насколько я понимаю, ваши сестры также издавались?
— Да.
— Целое семейство Бронте, настоящий цветник авторов! Как жаль, что я ничего не знал, пока они были живы. Подумать только, все происходило у меня под носом, а я ни о чем не подозревал. По крайней мере, теперь мне известно, куда вы дели горы писчей бумаги.
Его глаза блестели так весело, что я невольно улыбнулась. Затем он расхохотался, и я неожиданно засмеялась вместе с ним.
— Мне до сих пор стыдно за тот случай, — проговорила я между взрывами веселья. — С вашей стороны было очень любезно отправиться в Брадфорд за жизненно необходимой нам бумагой, и все же я была настолько глупой, что не оценила ваш поступок по достоинству.
— Ничего страшного. Это случилось так давно! Кстати, мне не терпится прочесть вторую вашу книгу, но я нигде не могу ее найти. Не могли бы вы одолжить мне свой экземпляр?
Эта просьба наполнила меня новым беспокойством; мои щеки снова вспыхнули. В «Шерли» я вставила множество сцен из личного опыта, а также описала трио самодовольных балаганных викариев, в которых несложно было узнать соседских священников — двое из них были близкими друзьями мистера Николлса. В конце я ввела персонажа, который был отражением мистера Николлса. Поскольку мои чувства к нему в последнее время значительно смягчились, я изобразила его в значительно лучшем свете, чем его коллег, и все же опасалась его реакции.
— Я с радостью одолжу вам книгу, сэр, но должна предупредить: когда я работала над «Шерли», мне и в голову не приходило, что кто-либо из соседей ее прочтет. Судя по всему, это было весьма опрометчиво с моей стороны. Многие лица и события в книге могут показаться вам немного… знакомыми. Надеюсь, вы не оскорбитесь.
— Принято к сведению. Так что насчет книги?
Я дала ему роман. На следующий день хозяйка викария, миссис Браун, выразила опасение, будто он повредился головой, потому как заперся один в своей комнате и время от времени громко хохочет, хлопает в ладоши и топает ногами. На следующий день, когда он навещал папу, я услышала, как он читает вслух сцены с участием викариев. Эпизод со своенравным псом и перепуганным священником мистер Николлс прочел дважды, изнемогая от смеха.
После он постучал в дверь столовой, где я сидела над книгой. Я пригласила его войти; он переступил порог и поздоровался.
— Не желаете присесть, сэр?
— К сожалению, не могу остаться. Хотел вернуть книгу и поблагодарить за услугу. — Он положил книгу на обеденный стол. — Чудесный роман, мисс Бронте.
Я поблагодарила его. Когда он направился к двери, явно чего-то недоговорив, я пылко обратилась к нему:
— Прошу вас, не стесняйтесь поделиться своими мыслями о романе, сэр. Не все критики отнеслись к нему благосклонно. Кроме папы и издателей, мне теперь не с кем обсуждать подобные вопросы, и меня очень интересует ваше мнение.
Он немного помолчал и ответил:
— Что ж, я не специалист в подобных вопросах, но не понимаю, на что жалуются критики. По-моему, книга написана превосходно. Мне понравились ваши зарисовки йоркширской сельской местности. Я узнал Кипера в вашем Варваре. Вы ухватили самую суть мистера Гранта и мистера Брэдли. Я в жизни так не смеялся! Непременно закажу себе экземпляр.
— Лучшего отзыва мне нечего и желать.
Еще немного помедлив, он продолжил:
— Не слишком ли самонадеянно, если я поинтересуюсь, мисс Бронте… возможно ли… что я — ваш мистер Макарти?
Мои щеки вспыхнули.
— Действительно, я вспоминала вас, сэр, когда создавала этот маленький кусочек в конце.
Он засмеялся, и я добавила:
— Поверьте, я бы ни за что не написала ничего подобного, если бы думала, что вы это прочтете.
— Что ж, я польщен, что нашел себя в вашей книге, — триумфально заявил викарий, — какой бы скромной ни была моя роль.
Через несколько дней я строчила письмо, когда Марта в небывалом волнении прибежала с кухни, сопя и задыхаясь.
— Ах, мэм, я такое услыхала!
— Что именно? — осведомилась я, хотя догадывалась.
— Мэм, говорят, вы написали две книжки — самые лучшие книжки на свете! Мой отец узнал об этом в Галифаксе, и мистер Джордж Тейлор, и мистер Гринвуд, и мистер Меррал из Брадфорда — они назначили сходку в Механическом институте и собираются заказать их!
Успокоив и отослав прочь Марту, я покрылась холодным потом. «Джейн Эйр» и «Шерли» прочтет Джон Браун, наш церковный сторож… и, несомненно, все мужчины и женщины Хауорта… Господи, храни, спаси и помилуй меня!
Слух разнесся, как лесной пожар. Я перестала быть невидимкой. Вскоре вся деревня рвалась к моим книгам, особенно ломая копья из-за «Шерли». Три библиотечных экземпляра из Механического института разыгрывали по жребию; если книги задерживались долее двух дней, заемщикам платили по шиллингу в день. Эллен написала, что «Шерли» пользуется не меньшим успехом в ее округе, многие обитатели узнали себя и с трепетом читали настоящую книгу о йоркширцах и йоркширской земле, написанную йоркширкой. Даже местные викарии — бедняги! — не выражали негодования, весьма характерно залечивая собственные раны насмешками над собратьями.
Было бы глупо и тщеславно пересказывать все, что я услышала в то время, тем более что похвалы не перевешивали нелицеприятные отзывы в прессе. И все же я была благодарна соседям за энтузиазм, поскольку он служил источником живительной радости для моего стареющего отца, гордость которого, связанная с моими работами, перешла всякие границы.
Однажды утром случилось нечто пробудившее во мне любопытство. Вложив мне в руки небольшую стопку старых, пожелтевших писем, папа ласково и торжественно произнес:
— Шарлотта, я решил, что это может быть тебе интересно. Это письма твоей матери.
— Письма моей матери? — с огромным удивлением повторила я.
— Она писала мне до того, как мы поженились. И я хранил их как бесценное сокровище. Можешь прочесть, если хочешь.
С этими словами он вышел из комнаты.
Письма моей матери! Я и не догадывалась, что они сохранились. Я немедленно поняла, что именно побудило отца разделить их со мной после стольких лет. Прочитав в «Шерли» о тоске моей героини Каролины по матери, он, несомненно, понял всю глубину утраты, которую я испытала, когда моя мать умерла совсем молодой. У меня сосало под ложечкой, когда я развернула первое хрупкое послание; мое сердце подскочило при виде изящного незнакомого почерка. Как странно впервые в жизни изучать следы разума, который породил мой собственный! Как печально и сладостно обнаружить, что этот разум был поистине прекрасным, чистым и возвышенным! Строки отличались неизъяснимой добродетелью, утонченностью, постоянством, скромностью и кротостью, а также чувством юмора — мать называла будущего мужа «милый проказник Пат». Слезы навернулись мне на глаза. О! Как же мне хотелось, чтобы мать была жива, чтобы я знала ее!
