Войны за Иисуса: Как церковь решала, во что верить

египетской богини Изиды или Кибелы, которую почитали в Малой Азии. Не означало ли это, что Матерь Бога – самостоятельная богиня, которая своим величием даже затмевает собственного сына? «Есть ли у Бога мать?» – вопрошал в проповеди Несторий. Как же мы сможем тогда обвинять язычников в том, что они придумали всех этих матерей для своих богов? Нет, утверждал он: «Творение не носило во чреве Творца, но она родила человека, орудие божества»[186].

Несторий не желал видеть христианское учение оскверненным чужеродными элементами, особенно когда их туда вносит народное благочестие, которое часто заимствует что-то у язычников. В те времена почитание Девы Марии становилось все более популярным, так что Мария превращалась в божественное существо, подобное Христу. Уже во II веке апокрифические евангелия распространяли представление о превознесенной Марии, вечной деве, чья жизнь походила на жизнь ее сына. К IV веку появилась идея о том, что она не умерла обычной смертью, но была вознесена на небеса. Образы Девы с Младенцем – иконы и статуи – стали самым распространенным сюжетом религиозного искусства, причем они походили на древние языческие образы богини с божественным сыном – Изиды и Гора. Епископ IV века Епифаний в своих трудах призывал четко отличать поклонение (latreia), подобающее Богу, от почитания (proskunesis), которое справедливо воздается Марии. Тот факт, что ему пришлось коснуться данного вопроса, указывает на то, что некоторые христиане эту границу нарушали[187].

Несторий не желал видеть христианское учение оскверненным чужеродными элементами, особенно когда их туда вносит народное благочестие, которое часто заимствует что-то у язычников

Как бы то ни было, проповеди Нестория разъярили его слушателей, которые увидели в нем откровенного ересиарха. Усугубило его положение и то, что он произносил эти проповеди около Рождества, праздника в честь рождения Христа. Казалось, Несторий умаляет значение Христа и Марии – а тем самым, согласно популярным представлениям, задевает честь слушателей. К достоинству Христа с особой ревностью относились монахи, считавшие себя небесными воинами на передовой линии духовной битвы против сил зла. В этой битве им постоянно нужно было подкреплять себя Евхаристией, Телом Христовым, но доктрина двух природ умаляла святость и божественность таинства, придавая ему характер символического воспоминания. Теория двух природ лишала их оружия, необходимого для духовной битвы[188].

Чем больше противники Нестория размышляли над его идеями, тем опаснее им представлялись их последствия. Если Христос действительно обладал двумя природами, обе они достойны поклонения: как Иисус, так и Христос, – и в результате божество начинало казаться чем-то вроде собрания богов на горе Олимп. Или, быть может, Несторий предлагает нам верить в собрание или ассоциацию божественных лиц, что напоминает представления гностиков о божественной pleroma, Полноте. Историк VI века Евагрий видел в Нестории в буквальном смысле участника дьявольского заговора по разрушению церкви. Архиепископ должен также быть иудействующим, который видит во Христе великого пророка, наподобие Моисея, но не воздает должного его божественному статусу. В Нестории вернулась к жизни ересь эбионитов, древних иудеохристиан[189].

Несторий оказался без почвы под ногами и не знал, что делать. Он предложил называть Марию Christotokos, Христородицей или Матерью Христа, но этот компромисс ему мало помог, потому что это можно было понять так: «Мать, родившая ребенка, который в какой-то момент стал Христом» (а когда именно это произошло?). И идея рождения ставила новые богословские проблемы. Как учит Евангелие от Иоанна, Логос существовал прежде начала времен, но слова Нестория предполагали, что он родился снова, когда вышел из утробы. Во время одной из проповедей Нестория его прервал епископ Евсевий, сказав, что если Несторий прав, «предвечное Слово получило второе рождение». Неужели Несторий думает, что творение совершилось дважды?[190]

На самом деле взгляды Нестория были далеки от приписываемых ему радикальных мнений. Позднейшие историки куда мягче относились к патриарху и пришли к выводу, что он оставался в рамках обычных представлений антиохийцев и был не так далек от того понимания догматов, что одержало победу в Халкидоне. Хотя он порой пользовался неудачными формулировками, фактически Несторий достойно сражался за сохранение человеческого образа Христа, за то, чтобы ноги Христа не оторвались от земли. В позднейшие века Несторием восхищались протестанты, которые считали, что он протестовал против суеверного поклонения Марии и стал предтечей позднейшего рационализма и научного исследования. Эта похвала столь же беспочвенна, что и критика современников Нестория, тем не менее, обороняющийся патриарх ставил перед церковью важные вопросы.

Хотя он порой пользовался неудачными формулировками, фактически Несторий достойно сражался за сохранение человеческого образа Христа, за то, чтобы ноги Христа не оторвались от земли

Он не замечал, что ходит по минному полю. Слова, сказанные историком Сократом в защиту Нестория, обладают особой убедительностью, поскольку в целом Сократ относится к патриарху враждебно. Сократ говорит, что Несторий был глуп и опрометчив, но, несмотря на это, он не виновен в тех ересях, которые ему приписывали. Он, в отличие от Павла Самосатского, явно не полагал, что божественность сошла на Иисуса, когда тот вошел в воды Иордана. По мнению Сократа, в целом Несторий придерживался ортодоксальных взглядов и главным его недостатком было лишь плохое знание Писания и отцов церкви. Несторий вовсе не отрицал божественность Христа, он просто неправильно понял смысл загадочного слова Theotokos, которое его напугало, «как если бы оно было каким-то ужасным призраком»[191].

Враги

Духовенство Константинополя единодушно встало на защиту Матери Божьей. Епископ Прокл произнес торжественную проповедь, в которой оправдывал титул Theotokos, и его слова стали классическим текстом о почитании Марии, который изучали много веков спустя. Никакая похвала не воздаст должного Матери Бога. Мария была «нетронутым сосудом девства, раем духовным второго Адама, мастерской союза двух природ, рынком, где заключают договор о спасении, брачным чертогом, где Слово вступило в союз с плотью… рабой и матерью, девой и небом, единственным мостом для человечества». Такое понимание Марии у Прокла было тесно связано с его возвышенным представлением о Воплощении. «Мы не проповедуем обожествленного человека, – продолжал он. – Мы исповедуем воплощенного Бога». Такие эмоциональные речи понравились публике, все еще напуганной Анастасием. Кроме того, Прокл был учеником любимого народом Златоуста, все еще почитаемого в городе, где тот был архиепископом, – и это усиливало эффект его речи. Он также был тесно связан с Пульхерией. За несколько лет до того он восславил ее благочестие в таких хвалебных стихах, которые могли показаться молитвенным обращением к самой императрице[192].

Константинопольские монахи и рядовое духовенство сообща выступали против своего патриарха. Они говорили, что еретик Несторий недостоин епископского сана, а иногда вслух противоречили ему во время церковного богослужения. Когда однажды монах пытался помешать Несторию войти в храм во время литургии, патриарх отдал его в руки светских властей: того избили и провели по городу, а затем Несторий распорядился о его ссылке[193].

Несторий использовал свои привычные тактики борьбы с еретиками и соперниками. Пользующийся всеобщим уважением архимандрит Василий, ставший одной из жертв Нестория, описал принятые против него меры в прошении императору: «Он немедленно приказал нас связать, затем нас избивало множество стражей порядка, нас повлекли в тюрьму, где раздели догола как узников, ожидающих наказания, привязывали нас к столбам, швыряли на землю и пинали ногами». Подобное обращение казалось особенно ужасным потому, что духовенство пользовалось неприкосновенностью в гражданских судах или отделывалось легкими наказаниями, но Несторий не признавал таких ограничений. «Измученные, голодные, мы долгое время оставались под стражей… В тяжелых оковах нас снова отвели в тюрьму, а затем привели в преторию тем же путем в узах. Поскольку обвинитель не явился, нас снова повели в тюрьму, где он опять распорядился избить нас, глядя нам в лицо с улыбкой».

Если мы вспомним о склонности местных монахов к бунту и о том, что они пользовались популярностью в народе, можно понять, что недовольство масс всерьез встревожило императорский двор. Василий даже сообщил императору, что Несторий устраивает такие бесчинства потому, что за ним стоят высокие