они, коты.
— Ну как, красотка, ты не против? — спросил он на кошачьем языке жестов.
Мама без лишних слов выбросила вперед бархатную лапу, утыканную когтями. Хрясь! Точный молниеносный удар угодил полосатому прямо по уху. Это было великолепно. Потом мама не спеша двинулась ко мне, а полосатый припал к земле, прижав уши. Бедный мистер Фелпс. Он же всего-навсего вел себя согласно кошачьей природе. Правда, мама, наверное, тоже. Она мимоходом лизнула меня шершавым языком — хотела показать полосатому, мол, у нее есть материнские обязанности и она пока не готова стать чьей-то подругой жизни. Мистер Фелпс отполз на почтительное расстояние и уселся там с надменным видом.
Потом мы все сообразили, что с поля рядом с бугром доносятся человеческие голоса. До этого мы увлеклись своими кошачьими делами и не замечали их. Мы побежали туда — ровной бесшумной рысью на полусогнутых лапах, когда переставляешь их по одной, как будто пробираешься через болото, и бежали, пока в просвет узенькой тропинки не стало видно поле. Кошки — мастера прятаться. Мы с мамой присели на хвосты. Мистер Фелпс, существо многоопытное, устроился на кочке, удобно подобрав передние лапы.
Возле холма стояли два человека. Когда мы их увидели, они надрывались от хохота. Одна из них была девушка, примерно ровесница Зенобии Бейли, с длинными-длинными распущенными черными волосами, которые занавешивали ей лицо, и ее саму было не разглядеть. Второй был молодой человек, на мой взгляд, похожий на студента, по крайней мере, того же возраста.
— Это просто невозможно! — сказал он, когда выпрямился и попытался унять смех.
Я его едва узнала — даже тогда, — но тут он перестал смеяться, и осталась только улыбка. И тут я увидела, что у него такая же длинная-длинная улыбка, что и у призрака. Волосы у него оказались светлые, мышиного цвета. Он отрастил длинную гриву и зачесывал ее назад со лба. Нос и правда был длинный и с горбинкой, но совсем не крючковатый попугайский клюв. И на королевского шута Энтони не очень-то смахивал, точнее, шута в нем можно было разглядеть, только если ты уже видел призрака. Думаю, мама правильно догадалась. Призрак был такой, каким Энтони Грин считал самого себя, а не такой, как он на самом деле выглядел. А выглядел он почти по-нормальному — стоял себе на солнце в старомодных брюках и смеялся вместе с девушкой.
— Неужели человек способен вернуться из могилы? — сказал он. — В смысле — с того света, ты это хотела сказать, да?
Девушка тоже выпрямилась и отбросила длинные прямые волосы назад. Лицо у нее было узкое, изможденное, — похожие лица бывают у манекенщиц, — а от ее наряда меня саму чуть не разобрал смех: этот фасон уже давным-давно не носят. Наверное, она была красивая, просто мне не понравились ее глаза.
— Это ты так говоришь, а не я, — возразила девушка. — А я говорила о традиции. Я хочу знать, можно ли в самом деле увеличить колдовскую силу, если уйти в землю, а потом вернуться. Неужели тебе не интересно попробовать?
Энтони Грин пожал плечами.
— Честно говоря, нет.
Она рассмеялась и погладила его по руке.
— Ладно, по мне ты и такой хорош. Забудем.
Тут я даже застеснялась на них смотреть — он взял ее за плечи и произнес:
— Вовсе я не хорош. Но я все равно люблю тебя, Наоми.
Она поцеловала его и сказала:
— Любишь — да, но ты же мне не доверяешь. Все время твердишь — все люди одинаковы, между мужчинами и женщинами иначе не бывает, а на самом деле я тебе доверяю, а ты мне нет, иначе позволил бы мне заточить тебя в холм, а потом выпустить обратно.
— Ну, тогда позволю, просто чтобы ты понимала, — сказал Энтони Грин. И улыбнулся своей длинной улыбкой, хитроумно-обманной, и я решила, что это он не всерьез.
Но мама думала иначе. Она тигриным прыжком выскочила на склон и помчалась вниз, к подножию бугра. Очутившись в траве на поле, она перешла на шаг, а потом стала осторожно пробираться к ним.
— Гляди-ка, кошечка, — сказал Энтони Грин. Наверное, был рад, что можно отвлечься.
Наоми покосилась на маму.
— Черная кошка — хорошая примета, — сказала она. В ее глазах мне, кроме всего прочего, не нравилась расчетливость: она все время прикидывала, какую пользу извлечь из всего, что ей попадалось. Вот и от мамы ей была польза. — Она тебе показывает, что в моем испытании нет ничего плохого.
Мама попыталась показать Энтони Грину, что плохое очень даже есть — она стала выписывать восьмерки вокруг их ног. Он посмотрел на нее сверху вниз и заметил:
— А в Америке, наоборот, плохая. Черная кошка — это к несчастью.
— Значит, ты мне не доверяешь, — сказала Наоми. — После всех этих разговоров только и ищешь предлога увильнуть.
— Нет, — сказал он. — Я это сделаю. Я же говорил.
Он нагнулся и подобрал зеленый плащ, который до этого лежал на траве. И надел его — словно пожал плечами. Плащ был длинный, просторный и темно-зеленый. Энтони Грин стоял и улыбался Наоми своей неповторимой улыбкой. И вдруг стал гораздо больше похож на призрака.
— Но при одном условии: потом ты сделаешь то же самое, — проговорил он.
И опять в глазах у Наоми вспыхнуло то, что мне не нравилось, — проверка на полезность.
— Да, конечно, — сказала Наоми. — Как только ты выйдешь.
Тут она посмотрела на него ясно-ясно, честно-честно, а Энтони Грин попытался и дальше улыбаться, но лицо у него стало такое, как бывает, когда внутри холодеет от страха. Я видела, что он и в самом деле сейчас поверит этой ужасной девушке, и метнулась вниз по склону спасать его.
— Ой, смотри! — воскликнул он. — Еще и котенок. Красота. — Он опустился на одно колено и протянул ко мне руку, чтобы я ее понюхала — наверное, хотел отвлечься от мыслей о том, что собирался сделать.
Для кошек нюхать человеческую руку — особое тонкое удовольствие. Мне понравился его запах, но я от него чихнула. Появилась мама и грозно двинулась на Энтони Грина.
— Я не обижу твоего котенка, — сказал он.
— Котенка нельзя обижать, а меня, значит, можно? — воскликнула Наоми. — Тебе только бы с кошками играть, а мою простую просьбу выполнить не хочешь!
Энтони Грин убрал руку и встал.
— Это не простая просьба, — проговорил он.
— Знаю-знаю, — тут же закивала Наоми. — Доверять — это непросто.
— Поэтому я сделаю, что ты просишь, — сказал он.
Мы с мамой сидели рядом и не сводили с них глаз. Обе понимали, что толку от нас никакого. Я еще раз чихнула. Подул ветерок — и принес откуда-то сильный запах тетушки Марии. Кончик маминого хвоста дернулся, и я увидела, как она повела одним ухом, чтобы уловить не только запах, но и прилагающийся к нему звук.
— Ну, ты будешь или нет? — сказала Наоми с явным нетерпением.
— Начинаю, — ответил Энтони Грин.
И достал из кармана зеленого плаща зеленую шкатулку — яркую, сияющую, манящую. Мама изумленно проводила ее взглядом. Энтони Грин приоткрыл шкатулку самую малость, и из нее вырвался один-единственный густой завиток и закружился вокруг него.
— Не смотрели бы вы на меня так, а? — сказал Энтони нам с мамой. — Вы меня смущаете.
— Кошке можно смотреть на короля, — засмеялась Наоми.
— И то правда, — отозвался Энтони Грин и попытался вручить ей зеленую шкатулку.
Наоми поспешно попятилась.
— Прости, — вздохнул он. — Забыл, что ты не любишь к ней прикасаться. — И он беспечно бросил шкатулку на траву.
Маму одолело любопытство, и она даже встала и понюхала шкатулку. Никто из людей этого не
