мысли.
Письмо Мориса Тайеба, которое я получил летом 1979 года, вернуло меня к жизни. Морис сообщал, что перспективы вновь приехать в Эфиопию стали более реальными. Он поддерживал связь с некоторыми людьми в министерстве. Казалось, что мы могли бы вернуться — хотя бы только в Аддис-Абебу для обсуждения возможностей полевой работы в будущем сезоне. Не сообщу ли я, в какое время мне будет удобно присоединиться к нему?
Я ответил: в любое. Предположив, что за таким визитом последует полевой сезон, я тут же начал его планировать, обдумывая, кого из людей я хотел бы взять с собой и каковы будут наши первоочередные задачи.
Неотложного внимания требовал участок 333. Провести раскопки в верхней части холма, чтобы тем или иным образом установить, сохранились ли в глубине другие окаменелости, — эта задача была одной из самых важных.
Столь же необходимы были геологические изыскания в том месте, где Джек Харрис и Элен Рош нашли каменные орудия. Если эти орудия действительно древнейшие в мире, то для определения их возраста нужно получить хорошую точку отсчета. Важно поработать внутри «черной дыры» — в промежутке между 3,5 и 2 миллионами лет. Хорошие ископаемые остатки гоминид, найденные в этом временном интервале, могли бы или подтвердить, или опровергнуть наши с Уайтом теоретические построения относительно поздне-плиоценовых и раннеплейстоценовых гоминид.
И наконец, была еще другая «черная дыра» — та, которая тянулась за пределы Хадара на 6 миллионов лет назад, в миоцен. Морис заверил меня, что в отдаленных районах Афара найдутся отложения возрастом от 4 до 7 миллионов лет. Выбирать среди столь заманчивых возможностей будет совсем не просто. Наверное, придется заняться чем-то во всех этих областях.
3 января 1980 года я вылетел в Париж. Со мной была тщательно запакованная полная коллекция находок из Хадара, предназначенная для передачи эфиопским властям.
В Париже ко мне присоединился Морис Тайеб, и вместе с ним мы полетели в Аддис-Абебу. Здесь нас встретил наш старый друг экспедитор Ричард Уилдинг с представителями министерства культуры Эфиопии. Присутствие в аэропорту эфиопов было необычным явлением и показалось мне хорошим знаком. Последующие несколько дней мы провели, совещаясь с учеными, прилетевшими из других стран: английским археологом Десмондом Кларком, Джеком Харрисом — специалистом по каменным орудиям из Новой Зеландии, Раймондой Бонфий — коллегой Тайеба и специалистом по ископаемой пыльце, Биллом Синглто-ном, который несколько лет назад работал в другом районе Афара.
В результате мы разработали письменные предложения по поводу будущих палеоантропологических и археологических исследований в Эфиопии. Они были представлены властям на совещании, которое начиналось для нас весьма напряженно, так как мы понимали, что вся будущность полевых работ в Афаре может зависеть от ответа на этот документ.
Наше беспокойство быстро улеглось. За прошедшие два года значительно возрос интерес эфиопов к научной работе зарубежных специалистов в их стране. Прежде из-за политических неурядиц власти были слишком заняты внутренними проблемами, чтобы интересоваться иностранными учеными, а чиновники в министерствах боялись проявлять инициативу. Теперь, когда политическая ситуация была урегулирована и находилась под контролем правительства, эфиопы дали нам понять, что они приветствуют палеоантропо- логические исследования. Более того, они поощряют их. Они будут помогать с пропусками, снабжать топливом и другими припасами. Они выразили надежду, что смогут послать с нами молодых сотрудников для обучения и пообещали найти подходящих кандидатов. Они во всем существенном приняли наши предложения. Кроме того, мы неожиданно вновь получили право работать в Бодо, в среднем течении реки Аваш, отнятом у нас несколько лет назад Ионом Кэлбом. Кэлб действительно обнаружил там остатки гоминид: череп Homo erectus. Я был потрясен любезностью эфиопов и их желанием сотрудничать с нами. Я ушел с конференции, едва сдерживая переполнявшее меня волнение.
Следующие дни ушли на то, чтобы собрать запасы продовольствия, проверить оборудование для лагеря, с 1977 года хранившееся на складе, смонтировать два способных двигаться лендровера из нескольких поломанных. В конце концов все было сделано и как-то к вечеру небольшая экспедиция, состоявшая всего из двух машин, с пыхтением выбралась из Аддис-Абебы и начала долгий спуск к востоку из центральных высокогорных районов — тот путь, о котором я столько раз думал, сомневаясь, доведется ли мне его когда-нибудь еще раз повторить. Со мной были Тайеб, французский геолог Жан-Жак Тьерселен, Раймонда Бонфий, Боб Уолтер и представитель эфиопского министерства культуры. На ночь мы остановились на станции Аваш и отыскали нашего старого друга Кабете, бывшего поваром в прежних экспедициях. Затем мы поехали в селение Гевани, чтобы найти человека по имени Селати, который вместе с Тайебом бывал раньше на среднем Аваше и знал туда дорогу. Ему было также известно, где нашли «череп Бодо». Поэтому мы взяли его проводником.
Когда наши лендроверы загромыхали дальше, температура стала ползти вверх, воздух становился все суше, пейзаж — все пустыннее и мрачнее. Следуя указаниям Селати, караван спускался из одного душного ущелья в другое, затем вновь карабкался вверх и медленно полз к Бодо по бескрайнему миру разрушенных скал и пыли. За два дня я вдоволь наглотался этой пыли и едва сдерживал нетерпение.
В конце концов мы нашли Бодо. Уже при первом осмотре стало ясно, что этот район среднеплейстоценовых отложений необычайно богат остатками млекопитающих и ашельскими каменными орудиями древностью от 0,5 до 1,5 млн. лет. Мы не нашли новых костных фрагментов человека из Бодо, но зато тщательно нанесли на карту местность и наметили, где в конце 1980 года нужно будет провести интенсивные исследования.
В этот момент вышел из строя один из наших лендроверов. Морис отправился в другом автомобиле на отдаленную плантацию, надеясь найти там лишний карданный вал. Он таки нашел его, но вал оказался немногим лучше нашего. Когда Морис вернулся, было решено, что наши лендроверы не годятся для дальнего путешествия по этим холмам, напоминающим лунный пейзаж, в глубь района, где находятся отложения древностью от четырех до семи миллионов лет. Вместо этого караван отправился в Хадар.
На этот раз мы не ставили палаток и ограничились койками с натянутыми над ними противомоскитными сетками. Я расположился у обрыва, где некогда был наш лагерь, и в сумерках совершил небольшую прогулку к участку № 200, где были найдены лучшие из верхних челюстей афарского австралопитека. И я наконец в полной мере ощутил то, что сильнее всего воздействует на городского человека в пустыне: мертвую тишину. Я вновь наблюдал гряду горных вершин, очертания которых на фоне западного неба были настолько знакомыми, что вызывали пронзительную боль узнавания. Цвет их менялся от бледно-лилового до черного. Потом я вернулся в лагерь, пообедал жареной козлятиной и заснул под едва слышные крики совы, доносившиеся снизу по течению реки.
На следующее утро в лагере появилась шеренга из восьми мрачного вида мужчин, вооруженных автоматами. При виде их в моем сердце шевельнулась тревога. Селати, у которого тоже было оружие, начал как бы ненароком, но достаточно поспешно доставать его. Люди приблизились и, к моему глубокому облегчению, опустились на землю и стали беседовать. Мы угостили их чаем и хлебом. После двадцатиминутного разговора выяснилось, что это патрульный отряд, охранявший территорию от преступных элементов из враждебного племени исса. Мы узнали также, что Мухаммед Гоффра, под покровительством которого экспедиция работала в 1976 году, все еще жил неподалеку и был готов оказать нам поддержку. Его начальник Хабиб — маленький человек с железным лицом, вождь афаров, с которым Тайеб и я когда-то вели переговоры, по-прежнему контролировал весь район и был рад нашему возвращению.
Последовали две недели интенсивной работы. По ее размерам и времени, проведенному в поле, я оцениваю нашу экспедицию как самую эффективную и продуктивную (если не брать в расчет ископаемых находок) из всех, в которых я когда-либо участвовал. Состав группы теперь сократился: в нее входили Тайеб, Уолтер, Тьерселен и я, а также Кабете с двумя помощниками — афарами. Маленький, но бесподобный коллектив. Каждый человек знал, что ему делать, и посвящал этому весь день. По вечерам мы собирались для долгих междисциплинарных дискуссий. Из трех моих коллег Тьерселен был единственным, кого я знал не очень хорошо, но в течение этих двух недель он произвел на меня исключительное впечатление. Тьерселен был неутомимым работником, блестящим геологом, на редкость надежным
