все рассыплется в прах…
Не говоря больше ни слова, четверка направилась к горячечным соблазнам сверкающего неона и ревущих рожков. К старой доброй «Тихой гавани».
***
Усталая Марша благодарно уселась за столик в углу.
– Как хорошо здесь! Мило и тепло.
Джек вертел головой, озирая прокуренное гостеприимное пространство бара, слушая металлическое бряцание музыкального ящика. В «Тихой гавани» все по–прежнему. У стойки сидит привычная группа работяг. Унылые фигуры с бесцветными лицами и пустыми глазами согнулись над кружками. Паркет устлан ковром из окурков. Бармен, вяло елозивший по прилавку грязной тряпкой, кивнул Макфифу, когда компания усаживалась.
– Эх, хорошо дать отдых ногам, – вздохнул Макфиф.
– Пиво все будут? – спросил Лоуз.
Получив подтверждение, он отошел к бару.
– Далеко мы забрались, – грустно сказала Марша, высвобождаясь из рукавов пальто. – Я, кажется, здесь ни разу не была.
Вернулся Лоуз с четырьмя бутылками «Золотой пены» в руках.
– Угощайтесь!
– Ты ничего не замечаешь? – спросил Джек. – Взгляни–ка на детишек!
В тускло освещенных нишах вдоль стен расположились подростки. Джек с удивлением увидел, как юная девчушка, явно не старше четырнадцати, прошла к стойке. Это что–то новенькое! Старый истинный мир показался Джеку некой давно забытой сказкой, смутным воспоминанием детства. Но и теперешняя дурная реальность расплывалась остатками сна. Она дрожала, как марево, как оптический обман. Бар, ряды бутылок и стаканов при рассеянном взгляде превращались в зыбкую тень. Все таяло, растворяясь в дыму и сумерках; Джек даже не мог разглядеть дальнюю стену кабака. Привычные неоновые значки туалетов и те неразличимы.
Прищурившись, Джек вглядывался из–под руки. Где–то далеко, за столами, за нечесаными головами пьяниц, светилась красная полоска…
– Что там написано? – показал он Лоузу.
Лоуз напрягся, зашевелил губами.
– Как будто «аварийный выход». – И, подумав, добавил: – Я видал это на стене «Мегатрона». По– моему, пожарный спуск.
– Да нет! – вякнул Макфиф. – Обыкновенный сортир.
– Это у тебя ложная память, – бросил ему Гамильтон.
– А почему, кстати, детишки пьют? – спросил Лоуз. – И наркоту курят…
– Аморальные издержки системы, – пояснил Джек. – Кока–кола, наркотики, алкоголь и секс. А вместо школы, наверно, они работают на урановых рудниках. – Он не сумел скрыть горечь в голосе. – Подрастут – станут гангстерами.
– Чикагскими, заметь! – подлил масла в огонь Лоуз.
– Потом наденут военную форму и будут расстреливать фермеров и жечь их хижины. В такой уж стране мы живем. Заповедник убийц и эксплуататоров.
Повернувшись к жене, Джек спросил саркастически:
– Не так ли, дорогая? Дети долбят наркотики, у буржуев руки по локоть в крови, а бездомные роются в помоях…
– Вон идет твоя подруга, – тихо прошипела Марша.
– Моя?.. – Гамильтон с удивлением обернулся.
Сквозь толчею торопливо пробиралась стройная, гибкая блондинка. Чувственный ротик полураскрыт, буйная копна волос лихо спадает на плечи. Сначала Джек не узнал ее. На ней мятая блузка с низким вырезом. Лицо лоснится от обильной косметики. Юбка в обтяжку соблазнительно подчеркивала округлые формы. Роскошный бюст вздрагивал при каждом шаге.
Джеку ударил в ноздри сложный букет запахов – аромат духов и разгоряченного женского тела. В голове сразу закружились столь же сложные воспоминания.
– Привет. – У Силки был низкий, хрипловатый голос. Она склонилась и чуть ткнула губами Джека в висок. – Я ждала тебя.
Гамильтон смущенно поднялся и предложил ей стул.
– Спасибо. – Усевшись рядом, Силки обвела взглядом присутствующих. – Привет всей честной компании!
– Могу я задать вам один вопрос? – холодно обратилась к ней Марша.
– Разумеется.
– Какого размера вы носите лифчик?
Не моргнув глазом, Силки спокойно задрала блузку так, что обнажились великолепные груди.
– Вас удовлетворяет мой ответ?..
Марша густо покраснела.
С беззастенчивым, мальчишеским восторгом Джек глазел на невероятных размеров сиськи.
– Полагаю, что лифчики – буржуйская выдумка для обмана простого народа.
– Кто бы говорил о народе! – слабо возразила Марша; только что увиденное зрелище явно лишило ее душевного равновесия. – Тебе, должно быть, нелегко поднимать вещи, когда ты их роняешь, – сказала она девице.
– В коммунистическом обществе, – объявил Лоуз, – пролетариат ничего не роняет!
Силки рассеянно улыбалась, касаясь своих обнаженных грудей длинными тонкими пальчиками. Затем, пожав плечами, она опустила блузку, расправила рукава и положила руки на стол.
– Что новенького?
– Большая битва на дороге, – сообщил Гамильтон. – Кровожадный Уолл–стрит против героического, самозабвенно распевающего гимны рабочего класса.
Силки с сомнением посмотрела на Джека:
– И чья возьмет?
– Честно говоря, почти вся шакалья стая фашистов погребена под горящими лозунгами.
– Смотри! – вдруг показал на что–то Лоуз. – Видишь, вон там?
В углу бара стоял автомат, продающий сигареты.
– Помнишь?
– Еще бы.
– И тот тоже на месте. – Лоуз ткнул пальцем в другой угол, на леденцовый автомат, едва различимый в табачном дыму. – Помнишь, что мы учудили с ним?
– Конечно. Заставили бандуру выдавать французский коньяк высшего качества…
– …и собирались изменить мир, – вдохновенно продолжил Лоуз. – Подумай только, Джек, что мы могли бы сотворить!
– Думаю, думаю…
– Выдавали бы любой продукт, все, что душа пожелает! Да, вот это был принцип!
– Принцип божественной отрыжки. Или принцип размножения посредством чуда, – кивнул Гамильтон. – В этой свихнувшейся реальности чудо здорово бы пригодилось.
– Мы бы переплюнули коммуняк, – поддержал его Лоуз. – Им приходится вкалывать до седьмого пота. А нам бы нужен был только этот бар.
– И немного трубок из–под неона, – напомнил Джек.
– Ты говоришь так печально, – забеспокоилась Силки. – Что–нибудь случилось?
– Ничего, – кратко ответил Гамильтон. – Ровным счетом ничего.
– Может, я могу помочь?
– Нет. – Он слегка улыбнулся. – Но все равно спасибо.
– Если хочешь, пойдем на второй этаж и ляжем в постельку. – Она с готовностью сдвинула юбку, обнажая пухлые ляжки.
