В настоящей работе предпринимается попытка описать семантическую структуру выражения
Может показаться, что перед нами скромная исследовательская задача. Но это единичное выражение одного — русского — языка имеет в некотором смысле исключительный характер. Именно оно призвано канонически вводить идею существования Бога. Оно осуществляет эту свою особую роль как элемент разветвленной системы эпистемических предикатов, с незапамятных времен привлекающих умы философов, теологов и лингвистов. Сложные, нередко ярко контрастные взаимоотношения связывают его с такими единицами, как
Мы сталкиваемся здесь с узловыми проблемами гносеологии, примером которых может служить вопрос о рациональности веры. Одновременно мы обращаемся к лексической категории, играющей абсолютно фундаментальную роль в языке как таковом и поэтому имеющей первостепенную важность для общей теории языка.
Что касается того, насколько сложно разобраться и в сущности феномена веры и в разных обстоятельствах ее появления и функционирования, весьма поучительно послушать следующее чрезвычайно показательное признание Чеслава Милоша: «Я был глубоко верующим человеком. Я был совсем неверующим человеком. Противоречие столь большое, что не знаешь, как с ним жить. Я стал подозревать, что в слове „верить“ скрывается какое-то до сих пор не изученное содержание, не изученное, быть может, потому, что это явление, относящееся в большей степени к жизни человеческого общества, чем к психологии личности. Ни язык, употребляемый религиозными общинами, ни язык атеистов не способствовали размышлениям над его смыслом» [Milosz 1997: 27].
Мы попытались описать глагол
В соответствии с указанной установкой «неизученное содержание» «веры» будет вскрываться путем наблюдений за свойствами обычных контекстов общедоступной речи, в которых наш предикат либо действительно встречается (или может встретиться), либо, наоборот, неприемлем; последняя категория случаев обладает, как известно, особой диагностической силой и благодаря этому регулярно используется в качестве решающего звена семантической аргументации.
Мы считаем предварительно установленным, что одной из подлинных единиц языка (соссюровских entitfis concretes) является безударное
Одновременно с самого начала отвергается многозначность безударного выражения
(1)
(2)
(3)
усматривается один однозначный глагол. Верно лишь то, что
(4) Я ВЕРЮ, что наша команда проиграла
допускает как отрицательную, так и положительную оценку возможного факта со стороны субъекта. Это действительно заставляет говорить о двух значениях — но о двух значениях двух, с учетом ударения, словесных оболочек. Второе из них — это значение «доверия» по отношению к источнику получаемой информации (мы эту единицу здесь не будем обсуждать).
С учетом названных предпосылок предлагается следующее семантическое представление как лежащее в основе всех мыслимых употреблений безударного глагола
(В)
[1] готов сказать, что если кто-то (а. i) знает то, что
[2] не готов сказать о чем-то, что-тоi не: кто-то знает что-тоi
Объясним выражения и символы, употребленные в (В). [1], [2] — это рема, которая подлежит (как целое) возможному отрицанию; то, что предшествует [1], [2], — тематическая часть, включающая не подлежащую отрицанию пресуппозицию (данную в скобках []). Все слова и символы, в принципе, либо принимаются в качестве экспонентов тех значений, которые с ними связаны доступной всем и действительной для каждого контекста корреляцией, либо принимаются в качестве элемента обычного формального аппарата.
Необходимо, однако, обратить внимание на несколько элементов записи. Символ