есть обожженные люди и требуется врач.
Белоконь вместе с водителем А. А. Гумаровым срочно направились к станции, не имея никаких средств защиты, даже одноразовых респираторов «лепесток». За машиной врача выехали еще две «скорых», но без медработников.
Предполагалось, что пострадавших в радиационной аварии, принимать и обрабатывать (прежде всего – мыть и переодевать в незаражённую одежду) непосредственно в санпропускнике атомной станции и только после этого везти в стационар. Таким образом можно было исключить или уменьшить поступление радионуклидов в медсанчасть. Но, прибыв на ЧАЭС, врач Белоконь увидел, что принимать пораженных негде: дверь здравпункта в административно-бытовом корпусе №2, была закрыта (по версии Григория Медведева – заколочена). Помощь пострадавшим оказывалась прямо в машине «Скорой помощи». Люди жаловались на головную боль, сухость во рту, тошноту, рвоту. Некоторые выглядели будто пьяные.
В основном, вводили седативные препараты. На месте не оказалось препаратов йода (необходимы для профилактики поражения щитовидной железы радиоактивным изотопом йода – прим. second_doctor) – их подвезли позже из медсанчасти в Припяти.
Врач Белоконь вернётся в Припять только под утро и будет немедленно госпитализирован вслед за теми атомщиками, которых он отправлял со станции. Диагноз: «Лучевая болезнь».
Не дождавшись врача, фельдшер Скачек повёз первую партию пострадавших в медсанчасть № 126 г. Припять. Через 40 минут после взрыва в медсанчасть поступили первые 7 пострадавших, в 4 часа 30 минут – 36, а к 10 часам утра – 98 человек. «Чернобыльцев» принимали Г. Н. Шиховцов, А. П. Ильясов и Л. М. Чухнов. Прибыла заведующая терапевтическим отделением Н. Ф. Мальцева. В работу по обработке больных включились хирурги А. М. Бень, В. В. Мироненко, травматологи М. Г. Нуриахмедов, М. И. Беличенко, хирургическая сестра М. А. Бойко. За подмогой по квартирам медиков отправили санитарку. Но многих не оказалось дома: ведь была суббота, и люди разъехались по дачам.
Прибывшая из дома старший фельдшер Т. А. Марчулайте впоследствии вспоминала: «Я увидела диспетчера «Скорой» Мосленцову. Она стояла, и слезы буквально текли из ее глаз. В отделении стоял какой-то рев. У привезенных со станции открылась сильная рвота. Им требовалась срочная помощь, а медицинских работников не хватало. Здесь уже были начальник медсанчасти В. А. Леоненко и начмед В. А. Печерица. Удивлялась, что многие поступившие – в военном. Это были пожарные. Лицо одного было багровым, другого – наоборот, белым, как стена, у многих были обожжены лица, руки; некоторых бил озноб...».
Каски и одежда пожарных до сих пор лежат в помещениях заброшеной медсанчасти, нетронутые мародёрами. Брать их в руки опасно.
Медикам запомнился обожженный Шашенок. Сотрудник пусконаладочного предприятия Владимир Шашенок в момент взрыва находился под питательным узлом реактора, где сходились импульсные линии от главных технологических систем к датчикам. Его нашли придавленного упавшей балкой, сильно обожженного паром и горячей водой. Уже в медсанчасти выяснилось, что у Шашенка перелом позвоночника, сломаны ребра. Марчулайте вспоминает: «Лицо такое бледно-каменное. Но когда к нему возвращалось сознание, он говорил: «Отойдите от меня. Я из реакторного, отойдите». Удивительно, он в таком состоянии еще заботился о других». Шашенок умер в реанимации в шесть утра.
Другой пациент Александр Лелеченко, работавший на станции заместителем начальника электроцеха, после капельницы почувствовал себя лучше, потихоньку улизнул из медсанчасти и вернулся на аварийный энергоблок. В общей сложности Лелеченко получил дозу в 2500 рентген. Умер в больнице Киева.
Из терапевтического отделения потребовали, чтобы больные ничего с собой не брали, даже часы – все подверглось радиоактивному заражению. Марчулайте попросила, чтобы прибывающие складывали свои документы и ценные вещи на подоконник. Переписывать все это было просто некому.
Пострадавшие поступали в заражённой одежде и их требовалось переодеть. В приемном покое быстро израсходовали всю одежду и больных стали просто заворачивать в простыни.
В медсанчасти рос уровень радиации. Мобилизованные из Южатомэнергомонтажа женщины постоянно мыли в полы, но производивший замеры дозиметрист повторял: «Моют, моют, а все равно грязно…». Чтобы освободить койки для пострадавших и не подвергать облучению больных, попавших в стационар до катастрофы, их стали отправлять домой прямо в пижамах. Благо, ночь стояла тёплая.
Под утро, когда медики едва стояли на ногах, наступила получасовая передышка, после которой поток больных возобновился. Но больных уже везли обработанными и переодетыми. Наконец, в 8.00 пришла смена.
Вечером 26 апреля в Припять прибыла группа врачей из 6-й больницы Москвы (сейчас ФМБЦ им. А.И.Бурназяна ФМБА России). Под руководством Георгия Дмитриевича Селидовкина отобрали первую партию из 28-ми человек. В три часа ночи с пострадавшими на борту вылетел из Борисполя в Москву. 27-го Припять эвакуировали. Длинная чернобыльская эпопея только начиналась.
«Руси веселие пити: не можем без того быти!»
- На основании этой фразы поколения историков и обывателей делают вывод, будто бы русские пили горькую с языческих времён и конца нашему пьянству не видно. А как обстояли дела на самом деле?
«Мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало» – этой строкой завершается множество русских сказок но не исчерпывается список алкогольных напитков, доступных простонародью средневековой Руси. Сюда же можно добавить ол, подвид густого пива на подобие современного портера и квас, который в прежние времена был то ли синонимом то ли одной из разновидностей пива. Крепость всех вышеперечисленных напитков едва приближалась в 3,5-4 процентам и только меды, приготовленные по самым экстремальным рецептурам достигали 5-6 оборотов. В былинах встречается упоминания о медах, которые валили молодцов с ног, но это представляется скорее поэтическим преувеличением, чем показателем реальной крепости напитка. Упиться таким до беспамятства и поросячьего визга сложно, но как показываю хроники – возможно.
В 1377 г. соединенное ополчение князей Суздальских, Переяславских, Ярославских, Юрьевских, Муромских и Нижегородских под командованием князя Ивана Дмитриевича Нижегородского готовилось встретить войско татарского царевича Арапши на реке Межевой, разделявшей русские и мордовские земли. Летопись подробно перечисляет напитки, которые употребило русское воинство, разбредшееся перед боем
