а дум всяких мне и так хватает, — Сима улыбнулась, смягчив прощание. Но в трубке раздалось только хмыканье.
— Пока, я позвоню…
Положив трубку, Сима достала агатовую бусину из коробки с игрушками. Повертела ее, рассматривая.
— Две луны, молния… «Дух Симы» говоришь? — внимательный взгляд на мужа. Молчание. — Что скажешь? Может быть, нам всем вместе стоит поехать в степь, к той Каменной голове? Я чувствую, близится что-то важное, и это связано со мной, с Алешкой…
— Успокойся. Никуда ехать не надо. К той голове, во всяком случае. Он же сказал, что тогда ты сделала все, что требовалось.
— Что требовалось там, в тот момент. Остались вопросы с белым призраком и с этим, — Сима раскрыла ладонь с амулетом. Призрак монаха появился, когда амулет оказался у меня. Спустя годы я участвую в древнем ритуале, а после узнаю, что беременна, и потом амулет находит мой сын и хранит. Есть связь?
— Не знаю. Возможно. Давай подождем звонка. Обещал же, — Саша упорно не хотел называть казаха по имени.
— И еще. И монах, и амулет явно не принадлежат тем, кто жил в казахских степях пусть даже тысячелетия тому назад, — Сима размышляла вслух, не слыша мужа. — Монах похож на китайца, а амулет и вовсе тибетский. Вопросы, вопросы… Где ответы?
— Ответы надо искать в Тибете, — уверено сказал Саша.
— Да. Я тоже так думаю. Завтра же займусь Тибетом основательно.
Арман собирал вещи и думал. «Кто же ты, моя дорогая Сима? Кто я для тебя? Кто наш сын? Если твое появление в степи не случайно, случайна ли наша встреча? А рождение Алешки?..»
Ветер степи, поднявшись к облакам, вихрем влетел в город. Озадаченный старой женщиной, он нашел ее внука и, настежь распахнув окно его кабинета, принес зов бабушки-шаманки.
Покидая степь только в самые холода, все остальное время живя слитно с природой и бдительно следя за равновесием сил в открытой ей — одной из немногих на земле! — божественной иерархии, бабушка сидела в своей юрте и била в бубен. За семь лет затишья после успокоения духа Великого Воина она впервые почувствовала еле уловимые колебания в мире духов, и те же действующие лица снова вышли на сцену нескончаемых боев сил зла и добра. Но сама сцена переместилась далеко на юго-восток, туда, где в кольце снежных пиков лежала другая степь — суровая, почти нетронутая цивилизацией земля, где духи и демоны все еще обитали воочию…
Глава 12. Предназначение
Мистерию красок, процесс создания самой прекрасной картины на свете наблюдала Чию-Шаго, сидя на краю обрыва, под которым было только небо. Еще темное, но светлеющее на глазах, меняющее покров от густого фиолетового до прозрачного сапфирового, оно безграничным морем растекалось во все стороны, и светло-коралловыми островами всплывали в нем высочайшие недостижимые человеком остроконечные пики гор.
— пела душа Чию-Шаго Гимн небу, земле и свету, а вслух девочка только мычала, выражая лишь звуками свой восторг.
Когда, каким-то чудом преодолев путь к Стране Снегов, Бахтигуль оказалась на пологом холме, где стояли хижины кочевников, она осталась в одном из легких домов ботцев. Женщина, приютившая странную молчаливую девочку, дала ей имя Чию-Шаго. Это имя означало Немая собачонка.
Дочка молодой пары, жившей в отдельной хижине, — маленькая любопытная малышка, которая только научилась ходить — сразу потянулась к Бахтигуль ручонками. Ее мама, которую звали Баса, — по своему красивая женщина с добрыми глазами, сияющими смешинками, с черной косой, обвитой вокруг головы, в шерстяном переднике поверх плотной коричневой юбки и расшитой яркими нитями шерстяной рубахе, с не менее яркими связками каменных бус, закрывающих шею и грудь — сочла это добрым знаком.
Большие косматые собаки, чьи шеи украшали красные и желтые ободы с шерстяной бахромой, обнюхав пришлую девочку, сели перед ней, словно ожидая приказания. Бахтигуль погладила их по черным головам, обняла, что-то мыча, и с тех пор почти не расставалась со своими новыми четвероногими друзьями, чьи глаза, хоть и не сверкали желтыми топазами, как у выкормившей ее волчицы, но блестели, как мокрые черные камни и излучали добро. За свою любовь к собакам и получила Бахтигуль новое имя — Чию-Шаго.
Каждый день Чию-Шаго начинался с ликования души. Обретя новую семью среди добродушных и работящих ботцев, девочка вновь почувствовала себя счастливой. Она с радостью выполняла любую работу — вместе с хозяином и собаками следила за яками, вместе с хозяйкой готовила еду, а вместе с их дочкой играла, веселясь не меньше, чем она.
Но ее самой большой радостью было вот так, сидя в одиночестве, наблюдать, как просыпается мир. Как тьма уступает место свету, как золотятся далекие белые вершины в первых лучах солнца.
Когда ночь, как обычно, туманом сползла в ущелья, а солнце затеяло игру с инеем, покрывающим войлочные крыши хижин, Чию-Шаго встала и хотела было вернуться к своим обычным делам. Но звук упавших камешков привлек ее внимание. Девочка глянула вниз, туда, куда уходила узкая тропа. Петляя между скалами, в этот час окрашенными в пурпур, тропа заворачивала за очередной выступ и терялась в темноте. Чию-Шаго поискала взглядом, откуда упали камни, и вдруг увидела белый хвост, мелькнувший за поворотом.
«Белая лошадь!» — обрадовалась девочка и, не медля, спрыгнула на камень, оказавшись сразу ниже своего любимого места на весь свой рост. Осторожно ступая, она пробралась по тропе до того поворота и, уцепившись за холодные выступы скалы, заглянула за нее. Прямо перед ней, на фоне каменной стены — такой сиреневой, словно на нее опрокинули чан краски! — стояла белая лошадь. На седле, излучая свет, лежал крупный, размером с голову человека, камень.
«Чинтамани!» — сразу узнала Чию-Шаго чудесный камень, о котором не раз пастухи пели старинные сказания, сидя вечерами у костров и подыгрывая себе на бубне.
