Но странный звук, едва пробивающийся через подушку тумана, остановил богиню. Звук шел от нее самой, из кармана куртки, остававшейся еще вне лунной дорожки. Сима похлопала себя по бокам и почувствовала твердый предмет. «Телефон!» — мелькнула быстрая мысль. Отступив назад, она достала его и прислонила к уху.
— Сима! Ты где? — кричал Арман.
Что-то невероятно приятное, нежное и в то же время грустное, какая-то далекая мысль, так и не ставшая реальностью, шевельнулась в душе.
— Я здесь, — оглядываясь, ответила Сима.
Занавес поредел, и сквозь белые хлопья распадающегося тумана Сима увидела человека. Он пугливо озирался вокруг, что-то крича, приставляя руки к губам. Сима залюбовалась его курчавой головой, мальчишески нескладной, но высокой фигурой. А голос в трубке взывал к материнской ипостаси богини:
— Сима, где Алеша? Сима, очнись!
— А-ле-ша… — она снова посмотрела на фигуру парня, оплетаемую туманом, как саваном. — Дитя… Бедное человеческое дитя! Чистая душа!..
Сима вспомнила! Она вспомнила девочку, которая, отдавая себя как жертву, просила о милосердии к людям! И жалость, смешавшись с болью за одинокого ребенка, всю жизнь несшего тяжелый груз ненависти матери, поразивший ее еще в утробе, переполнила сердце богини. Она нарушила правила и вмешалась в предначертанность, не позволив демонам озера, которых держала в страхе, растерзать хрупкую плоть. За этот поступок, свойственный скорее людям, чем богам, Лучистой Луне дали прозвище Сими-ла — Душа Нежнее Шелка…
Чию-Шаго ушла под воду. Маслянистая поверхность озера сомкнулась над ее головой. Зубастые оскалы демонов-рыб заплясали перед еще разумным взором. Девочка закрыла глаза, смирившись с судьбой, но вдруг вода забурлила, раскидав демонов, как сухие листья. Под ногами Чию-Шаго почувствовала твердь, которая выталкивала ее обратно. Распахнув глаза, девочка увидела свет: он окружал ее со всех сторон, и как гусеница в шелковом коконе, она поднималась вверх. Вот уже вода осталась внизу, вот чьи-то нежные руки прижали ее к себе, а серебристый голос пропел в самое ухо: «Я никогда не оставлю тебя, дитя, я всегда буду с тобой. Не бойся ничего! Ты заслужила право жить во плоти среди богов или родиться на земле вновь, приняв облик того, кого захочешь, и там, где пожелает твоя душа».
Но так же внезапно, как начался, их полет остановился. Сила, еще более грозная, чем сила богини, и свет, еще более яркий, чем ее окружение, преградил путь. Лучистая Луна прижала к себе дитя, с яростью волчицы отстаивая ее право на жизнь. В тишине, длившейся вечность или одно короткое мгновение, шла борьба за право человека существовать или кануть в небытие. На сторону богини встал Белый Человек — Тот Кто Любит Все Сущее, и тогда вершитель судеб мира — Сотворенный Владыка Сущего внял его просьбе, но само олицетворение зла, темная ипостась материи — Черный Человек, потребовал плату за украденную жертву. Лучистая Луна не раздумывая сняла свои серьги, дарующие ей божественную власть над демонами, и бросила в озеро.
Лунная дорожка убежала в светлеющее небо, забрав с собой и богиню и дитя, а демоны озера утащили символ своей свободы глубоко на дно и надежно спрятали бирюзовые серьги богини.
Лишившись покровительницы, людям самим пришлось договариваться с демонами о жертвоприношениях: дабы уберечь живых людей, рыбам стали отдавать мертвых…
Из прекрасных сапфировых глаз выкатилась слеза. Драгоценным алмазом упала она в воду. В тишине раздался легкий всплеск. За ним, обдав жаром сердце, от воды поднялось облако обиды и разочарования. Лучистая Луна услышала утихающий голос, твердивший: «Обещала всегда быть рядом, обещала всегда оберегать…» Богиня всмотрелась в гладь озерного покрова и увидела под толщей воды тускнеющий взгляд — взгляд ребенка, чьими кудрями играла вода, чьи ладони тянулись к свету.
— Алеша!! — узнав сына, закричала Сима.
Лунная дорожка исчезла в тумане, и Сима, оказавшись между небом и водой, камнем упала в озеро.
…Батима вздрогнула и открыла глаза. Через круглое отверстие в потолке юрты лился лунный свет. Он подрагивал, покачивался, как волны. Луна висела над юртой. Сгусток света отделился от ночного светила и просочился через крестообразную решетку отверстия юрты. Зависнув посередине, он остановился. Старая шаманка пригляделась: на нее большими печальными глазами смотрела прекрасная женщина. В ее взгляде Батима почувствовала мольбу о помощи.
— Арман! — позвала она.
Арман не спал. Он сидел за юртой, погрузившись в себя. Тревога не покидала его весь вечер, а ночь только усилила ее. Что-то случилось с сыном! Он знал это наверняка, а позвонив Симе и услышав ее растерянное «я здесь», уверовал в это окончательно.
Голос бабушки вывел Армана из забытья.
— Аже… что-то случилось…
Шаманка, несмотря на свой преклонный возраст, резво поднялась; в полутьме, не включая света, чтобы не потревожить сон Жаркына и Чулпан, сунула ноги в калоши и вышла из юрты.
— Что есть у тебя самое дорогое, связанное с твоим сыном? — спросила она.
Первое, о чем подумал Арман, был его карабаир Базат.
— Бери коня, и мне помоги забраться на какого-нибудь.
Два всадника скакали рысью в ночи, украсившей небо степи сияющими звездами. Луна скрылась за горизонтом, и мрак преградил дорогу, сгущаясь все больше и больше. Простоволосая Батима, сидя ровно, как царица, задрав голову к небу, шептала заклятия, и неведомая сила открывала им путь.
Вот впереди показался каменный курган — все, что осталось от головы Великого Воина Света, разрушившейся в тот день, когда Рожденный Свободным возвестил миру о своем человеческом воплощении. Груду камней окружала река, в этот год проложившая свое русло у его подножия.
— К реке! — приказала шаманка.
Спешившись, всадники отпустили одного коня, а второго подвели к воде.
Батима села напротив каменного кургана и, закрыв глаза, завела грозную песню. Никто не смог бы понять ее слов, но от них застывала кровь в жилах. Арман обнял Базата, еле сдерживая слезы.
— Прости, прости меня, — шептал он, вдыхая запах потной шерсти коня и прижимаясь к нему еще крепче.
Базат отпрянул, в его глазах отразился ужас. Короткие уши напряглись, вращаясь и ловя звуки страшной жертвенной песни.
Арман забыл обо всем. Он видел перед собой друга, который хранил на себе дух Алешки, прекрасное воспоминание о том единственном мгновении в жизни, когда счастливый мальчик, катался на нем, и тем самым конь стал для Армана самым ценным из всего табуна.
— Пора! — воскликнула Батима.
Арман потянул уздечку и вскочил на спину Базата. Подвел его ближе к реке. В свете звезд вспыхнула сталь клинка и тут же погасла, погрузившись в плоть: Арман, пригнувшись, одним движением перерезал коню горло. Базат захрипел, упал на передние ноги, судорожно силясь подняться. Кровь лилась из него прямо в воду. Арман до боли сжал зубы. Батима, поднявшись и раскинув руки во всю ширь, кричала, устрашая невидимых духов.
Базат затих, завалившись на бок. Его веки еще подрагивали, длинные ресницы трепетали. Храп становился все тише и тише… Арман сидел в глине на коленях и покачивался взад-вперед, беспрерывно поглаживая чистую, атласную шерсть Базата, вспоминая, как она блестела под солнцем, только что вымытая, как сияли радостью теперь невидящие глаза. Кровь все еще сочилась. Черные в ночи, ее струйки стекали в реку, отдавая последние капли за человека, волей судьбы ставшего жертвой в объятиях другой воды — куда более холодной и страшной в своем предназначении…
Сима шла ко дну. Одежда, впитав воду, как губка, разбухла и вместе с кроссовками, словно служители
