министерства иностранных дел на набережной Инвалидов.
Не то — правый берег, иными словами, территория, расположенная между Аустерлицким и Йенским мостами и тянущаяся к подножию Монмартра. В 1827 году Париж в восточной своей части доходил лишь до Бастилии, да и то бульвар Бомарше предстояло еще застроить; на севере город простирался до улиц Ла Тур-д’Овернь и Тур-ле-Дам, а на западе — до Рульской бойни и аллеи Вдов.
Что касается квартала Сент-Антуанского предместья между площадью Бастилии и заставой Трона; квартала Попенкур, расположенного между Сент-Антуанским предместьем и улицей Менильмонтан; района предместья Тампль между улицей Менильмонтан и предместьем Сен-Мартен; квартала Лафайет, раскинувшегося между предместьями Сен-Мартен и Пуассоньер; наконец, кварталов Тюрго, Трюден, Бреда, Тиволи, квартала площади Европы, квартала Божон, улиц Миланской, Мадридской, Шапталь, Бурсо, Лаваль, Лондонской, Амстердамской, Константинопольской, Берлинской и прочих — их еще не было и в помине. Целые кварталы, площади, скверы, улицы появились словно из-под земли по мановению волшебной палочки, зовущейся Промышленностью; все они состояли в свите королев торговли, именуемых железными дорогами, ведущими на Лион, Страсбург, Брюссель и Гавр» («Парижские могикане». Ч. I, I).
Впрочем, да не подумает кто-нибудь, что из всего вышесказанного следует, будто в более ранних романах Дюма нельзя увидеть целостный облик старого Парижа! Если Дюма не отступал от действия ради подробных описаний архитектурных ансамблей, то не делал этого потому, что по большей части они стояли еще на своих местах и достаточно было упомянуть название, чтобы читатель, хоть раз побывавший в Париже, ясно представил себе, где происходит действие. Те же, кто Парижа не знал, могли приехать и посмотреть. Прожить жизнь, не побывав в Париже? Да полно, господа!
Честно говоря, и приезжать-то было не обязательно. Когда читаешь исторические романы Дюма, видение окружающего приходит как-то само собой. Дело в том, что наблюдательный писатель, работая над очередным романом, настолько хорошо, до мельчайших подробностей, представлял себе место, где происходит действие, что одной-двумя деталями вводил в него и читателя. А уж если его герой отправлялся по улицам Парижа, скажем, из Лувра к Сент-Антуанским воротам, то маршрут его оказывался обозначен не менее точно, чем приводившиеся выше маршруты путешествий Шико или д’Артаньяна.
Откроем книгу наугад. Это роман «Графиня де Монсоро», действие которого происходит в XVI веке. Готовится засада на шевалье де Бюсси, и читателю, разумеется, важно хорошо представлять себе место, где будут происходить последующие события.
«В те времена Сент-Антуанские ворота представляли собой род каменного свода, напоминающего арку ворот Сен-Дени или Сен-Мартенских ворот в современном нам Париже. С левой стороны к ним вплотную подходили какие-то постройки, другим своим концом примыкавшие к Бастилии и как бы связывавшие Сент-Антуанские ворота со старой крепостью. Справа от ворот и до Бретонского дворца простирался обширный, мрачный и грязный пустырь. Если в дневное время на нем еще можно было встретить прохожего, то с наступлением темноты всякое движение тут затихало, ибо в те времена улицы по ночам превращались в воровские притоны, а ночные дозоры были редкостью. (…)
Со стороны города перед Сент-Антуанскими воротами не стояло ни одного дома, там тянулись две высокие стены: справа — ограда церкви Святого Павла, а слева — стена, окружавшая Турнельский дворец. Эта последняя, подходя к улице Сент-Катрин, образовывала внутренний угол (…)
Дальше тесно жались друг к другу домишки, расположенные между улицей Жуй и широкой улицей Сент-Антуан, перед которой в те времена проходила улица Бийет и высилась церковь Святой Екатерины.
Ни один фонарь не освещал только что описанную часть старого Парижа. В те ночи, когда луна брала на себя освещение земли, здесь, на фоне звездного неба, четко выделялся огромный силуэт Бастилии, мрачной, величественной и неподвижной» («Графиня де Монсоро». Ч. I, II).
Спрятавшиеся в засаде миньоны видят, как двое неизвестных останавливаются возле некоего дома, «дойдя до перекрестка улиц Сен-Поль и Сент-Антуан». Здесь находилось временное жилище в Париже Дианы де Меридор. Подробности выяснятся позже, но читатель уже мельком отметил нужный дом.
Что касается Бюсси, то он «беспрепятственно проделал часть пути от улицы Гран-Огюстен до улицы Сент-Антуан, но, когда он подъехал к улице Сент-Катрин, его настороженный, острый и приученный к темноте глаз различил во мраке у стены смутные очертания человеческих фигур» (II).
Помня предыдущее описание места действия, читатель быстро ориентируется и прикидывает возможные передвижения героя. Если же читатель — парижанин, то он, хотя Бастилии и Сент-Антуанских ворот во времена Дюма уже не существовало, мог опереться на собственные представления о месте действия. Теснимый врагами Бюсси отступает в сторону уже отмеченного дома и спасается, попав через незапертую дверь в дом Дианы. Интрига завязывается. Улица помогает.
В доме Дианы раненому оказывают помощь, но, придя в сознание, он обнаруживает, что лежит на краю рва возле Тампля, угловой башни Бастилии. Бюсси немедленно доставляют в его дворец, но впоследствии действие неоднократно возвращается к таинственному дому напротив церкви Святой Екатерины, и к концу книги у читателя возникает синдром d6ja vu: он не мог бы поручиться, что никогда не бывал в этом давно не существующем уголке Парижа.
Такой же зрительный эффект возникает в тех главах романа, действие которых разворачивается на территории монастыря Святой Женевьевы. И интерьер монастырской часовни, и прилегающая улица Сен- Жак описаны очень ярко. Задержимся здесь на минутку.
«Часовня была романской архитектуры, то есть возвели ее в XI столетии, и, как во всех часовнях той эпохи, под хорами у нее находился склеп или подземная церковь. Поэтому хоры располагались на восемь или десять футов выше нефа, на них всходили по двум боковым лестницам. В стене между лестницами имелась железная дверь, через которую из нефа часовни можно было спуститься в склеп, куда вело столько же ступенек, что и на хоры.
На хорах, господствовавших над часовней, по обе стороны от алтаря, увенчанного образом Святой Женевьевы, который приписывали кисти мэтра Россо, стояли статуи Кловиса и Клотильды.
Часовню освещали только три лампады: одна из них была подвешена посреди хоров, две другие висели в нефе на равном удалении от первой.
Это слабое освещение придавало храму особую торжественность, так как позволяло воображению до бесконечности расширять его приделы, погруженные во мрак» (Ч. I, XIX).
На всякий случай поясним, что Кловис — это французский вариант имени Хлодвиг, то есть речь идет о стоявших в часовне покровительницы Парижа Св. Женевьевы изображениях знаменитого франкского короля, первым принявшего крещение, и его царственной супруги.
Оказывается, подробное описание часовни сделано не только для придания повествованию аромата древности. Впоследствии сюжет развивается так, что по этим лестницам и через эти двери проходят все новые действующие лица, разыгрывающие драму человеческого тщеславия. Не зря писатель начинал как драматург. Он знал, какое действие оказывает правильно выстроенная декорация.
Знание местности вкупе с буйной фантазией помогали писателю создавать столь достоверные описания, что места событий, описанных в его романах, становились иногда центром паломничества восторженных читателей, несмотря на то, что сам сюжет и герои могли быть вымышлены. Так случилось с замком Иф. Прототип Дантеса Пико, как мы помним, содержался в замке Фенестрель и провел в заточении не 14, а 7 лет. Путешествуя по югу Франции (об этом большом путешествии Дюма написал конечно же путевые заметки «Юг Франции»), писатель посетил замок Иф и долгое время просидел в камере, где некогда был заключен Мирабо. Находясь в кромешной тьме этой камеры и представляя себе, что должен чувствовать находящийся здесь человек, если он не любопытный путешественник, а узник, Дюма, возможно, мысленно пережил страдания своего будущего героя и потом, проведя забытого людьми заключенного Дантеса через адские мучения, создал столь яркий образ, что читатели уже не сомневались в его достоверности. К тому же описание самого замка сделано с натуры. Поэтому туристам до сих пор показывают там не только камеру Мирабо, но и камеру Дантеса, камеру Фариа и место, где будущего Монте-Кристо сбросили со скалы.
Марсель в романе «Граф Монте-Кристо» описан не менее ярко, чем Париж Мы вполне представляем себе его порт и можем, выйдя из него вместе с Дантесом, пройти всю улицу Каннебьер, миновать улицу Ноайль и войти в небольшой дом по левой стороне Мельянских аллей, где на пятом этаже жил отец героя («Граф Монте-Кристо». Ч. I, И). Мы также знаем, что за фортом св. Николая находилось селение Каталаны с
