«— Теперь ты сама видишь, как важно, чтобы все думали, будто я умираю от колдовства.
— Но это же несправедливо, это ужасно! Пощадите! Пощадите! Вы же знаете, что он невинен!
— Да, знаю, но надо, чтобы он был виновен. Переживи смерть своего возлюбленного: это ничто в сравнении с честью французского королевского дома. Ведь я переживаю свой конец безмолвно, чтобы со мной умерла и тайна» («Королева Марго». Ч. VI, V).
В день казни Ла Моля Марго должна появиться на дворцовом балу. Сама эта идея кажется несчастной женщине кощунством. Но Карл IX опять дает ей урок королевского достоинства.
«— Мне! На бал?! — воскликнула Маргарита.
— Да, ты обещала, и тебя ждут; если ты не придешь, это вызовет всеобщее недоумение.
— Извините меня, братец, — ответила Маргарита, — вы видите, как я страдаю.
— Пересильте себя.
Маргарита, видимо, попыталась взять себя в руки, но тотчас силы оставили ее, и она снова упала головой в подушки.
— Нет, нет, не пойду, — говорила Маргарита.
Карл сел рядом с ней и, взяв ее за руку, сказал:
— Марго, я знаю — ты потеряла сегодня друга; но взгляни ты на меня: я потерял всех своих друзей! Больше того — я потерял мать! Ты всегда могла так плакать, как сейчас; а я всегда должен был улыбаться, даже при самой сильной душевной боли. Ты страдаешь; а посмотри на меня — ведь я же умираю! Ну, Марго, будь мужественной! Прошу тебя, сестричка, во имя нашей доброй славы! Честь нашего королевского дома — это наш крест, будем же нести его, подобно Христу, до Голгофы; а если и мы споткнемся на своем пути, то снова встанем, безропотно и мужественно, как Он.
— О Господи, Господи! — воскликнула Маргарита.
— Да, — говорил Карл, отвечая на ее мысль, — да, сестричка, жертва тяжела; но каждый приносит свою жертву — один жертвует своей честью, другой — своею жизнью. Неужели ты думаешь, что я, будучи двадцати пяти лет от роду и занимая лучший престол в мире, хочу смерти и умру без сожаления? Вглядись в меня… ведь у меня и глаза, и цвет лица, и губы умирающего; но я улыбаюсь… и, глядя на мою улыбку, разве нельзя подумать, что я надеюсь жить? А на самом деле, моя сестричка, через неделю, самое большее — через месяц, ты будешь оплакивать меня, как оплакиваешь сейчас того, кто умер сегодня утром» («Королева Марго». Ч. VI, XI).
Да, ремесло королей нелегко! И Дюма был, возможно, одним из первых, кто это понял.
Поскольку король лишь первый среди равных, он, по сути, беспомощен без поддержки дворянства. А каково дворянство, таков и король. Древние традиции, соблюдавшиеся отпрысками лучших фамилий, как столичных, так и провинциальных (чего стоили одни гасконские дворяне!), свято хранились и составляли основу трона Людовика XIII, Генриха IV, даже Генриха III, власть которого, как бы она ни колебалась под ударами Лиги, все же имела точку опоры. Людовик XIV унизил родовитых дворян, но приблизил к себе новых, по преимуществу мелких дворян, на преданность которых он рассчитывал. Впрочем, при Людовике XIV качество дворянства начало меняться, при Людовике XV это сословие было изрядно разбавлено новыми людьми, а «старые» погрязли в роскоши и безделье. Недаром, описывая приезд Петра I ко двору малолетнего еще Людовика XV, Дюма вкладывает в уста русского царя следующие слова: «Я оплакиваю Францию и ее маленького короля, которому суждено будет потерять королевство в результате излишеств и роскоши» («Путевые впечатления. В России», «Царь и царица»).
Потерял королевство, правда, не Людовик XV, а Людовик XVI, но правление предшественника немало этому поспособствовало. Революция смешала всех. Старое дворянство безжалостно истреблялось, появлялось новое. И как бы Луи-Филипп ни настаивал на том, чтобы на его балы гости приходили в кюлотах, это было уже дворянство эпохи буржуазии, во многом утратившее традиции и настроенное на совсем другие ценности. Облик последних французских королей во многом зависел уже от психологии нового дворянства.
Какое же качество дворянина является для Дюма основополагающим, будь то знатный аристократ или младший отпрыск неизвестной гасконской фамилии? Дворянство, в глазах писателя, — хранитель традиций, наследник многовековой славы Франции. Не случайно Атос привозит своего сына в Сен-Дени к гробу Людовика XIII и торжественно наставляет его на путь следования «великому принципу»:
«Рауль, умейте отличать короля от королевской власти. Когда вы не будете знать, кому служить, колеблясь между материальной видимостью и невидимым принципом, выбирайте принцип, в котором всё. (…) Вы сможете служить королю, почитать и любить его. Но если этот король станет тираном, потому что могущество доводит иногда до головокружения и толкает к тирании, то служите принципу, почитайте и любите принцип, то есть то, что непоколебимо на земле» («Двадцать лет спустя». Ч. I, XXIV).
В чем же принцип?
Выше мы говорили о королях и об умении различать в короле человека и принцип власти, что было одним из достоинств Александра Дюма. Король-человек может быть слаб, несчастен, предвзят в своем мнении о ком-то или о чем-то, но король-принцип должен быть выше самого себя, он должен стать залогом равновесия в стране, если хотите, воплощением воли Провидения для своих подданных. Именно этой воле и призваны, по мнению Дюма и его любимых героев, служить дворяне. Именно уверенность в том, что король-принцип должен подчинить себе короля-человека, позволяет Атосу высказать в лицо Людовику XIV все свое негодование, когда король в угоду своей прихоти встает между Раулем и Луизой де Лавальер. Зная о давно переставшей быть тайной любви короля к юной фрейлине, Атос настаивает на том, что Людовик должен согласиться на ее брак с Раулем де Бражелоном.
«— Такая жертва была бы достойна монарха. (…) Король, принося в жертву свою любовь, мог бы воочию доказать, что он исполнен великодушия, благодарности и к тому же отличный политик» («Виконт де Бражелон». Ч. V, XVIII).
Будь Людовик XIV таким, каким его хотел видеть Атос, не было бы и конфликта между этим идеальным дворянином и реальным королем, ибо принцип королевской власти не был бы замутнен ошибками короля-человека и ситуация, в которой король оскорбил дворянина, была бы невозможна.
В трактовке Дюма старое французское дворянство, теряя былую феодальную независимость, могло либо погибнуть, как, скажем, герцог Бургундский («Изабелла Баварская»), либо смирить свою гордость ради службы идее королевской власти, способной создать единую и сильную Францию. Именно из службы этой идее и вытекают законы чести, которые Дюма и его герои ставят столь высоко. Все законы чести, которые мы можем найти в романах писателя: верность слову, способность поддержать товарища, нежелание терпеть малейшее унижение, милость к поверженному противнику, прямота, умение хранить свои и чужие тайны, пожертвовать собой ради исполнения долга, защита слабых и другие тому подобные качества вытекают в первую очередь из служения непоколебимому принципу, о котором говорил Раулю Атос. Выводя этот принцип из идеи Высшей Справедливости и провиденциальности, Дюма не раз показывает нам, что положительный герой-дворянин может погибнуть из-за того, что в какой-то момент счел для себя возможным не соблюсти принятые законы чести как основу взаимоотношений между людьми.
Анализируя суть поединков в романах Дюма, А. Я. Ярков приводит гибель де Муи в «Королеве Марго» как пример провиденциального наказания за нарушение правил поединка. «К числу соблюдаемых правил относится равенство позиций и оружия, спокойствие и хладнокровие, помощь сопернику, если тот оказался в невыгодном положении, право вмешаться в бой на стороне слабого, запрет добивать поверженного, если тот больше не представляет опасности и согласен на поражение. Суммируя вышесказанное, можно сделать вывод, что все эти правила подразумевают взаимное уважение противников.
А вот теперь вернемся к де Муи. Ненависть лишает его хладнокровия, он постоянно демонстрирует презрение, о котором должен был забыть, раз уж вызвал Морвеля на поединок».[46]
В самом деле, Морвель ведь не ровня де Муи. Презирая наемного убийцу, де Муи мог свести с ним счеты и не вызывая его на поединок. Но де Муи устраивает с ним настоящую дуэль и, уже повергнув врага, обзывает его мерзавцем. Морвель из последних сил хватает аркебузу и стреляет в упор («Королева Марго». Ч. VI, XVI). Здесь есть над чем призадуматься, ведь в романах Дюма не бывает случайных смертей.
Заговорив о поединках, нельзя не вспомнить турниры. Яркий пример дает нам роман «Изабелла Баварская», описывающий события времен правления Карла VI, то есть XIV век. Турниру предшествует
