Повседневная жизнь Дюма и его героев

«упорядоченная» монета. Она является французским аналогом талера (того, что в Америке стал долларом, а в России — «ефимком»). Серебряный экю появился во Франции только с 1641 года, когда его стал чеканить Людовик XIII. Поэтому в романах Дюма, описывающих более раннее время, речь идет о золотых экю.

История тестонов еще интереснее. Тестон — монета с изображением поясного портрета или, чаще, головы правителя (от итал. testa — голова). А теперь вспомним, что опознавательным знаком и пропуском на собрание заговорщиков в аббатстве Св. Женевьевы был тестон Генриха Наваррского с дыркой («Графиня де Монсоро»). На этой монете портрет будущего Генриха IV был пробит на уровне сердца. Это уже не просто пропуск, это — лозунг и credo членов Лиги, ненавидевших короля-гугенота и провозгласивших его убийство богоугодным делом. Пропуском же для выхода с собрания служил «денье с краями, вырезанными в форме звезды», причем Дюма мимоходом упоминает, что такой «искалеченный денье навсегда изгонялся из денежного обращения» (XX). Замечание указывает нам, во- первых, на то, что законы против порчи монет в XVI веке постепенно стали набирать силу и за изъятием обрезанных монет стали строго следить, а во-вторых, намекает на то, что порча именно денариев (денье) к XVI веку достигла такого размаха, что они практически изжили себя и исчезли из обращения. Такую монету было не жалко изуродовать…

У Дюма упоминаются и более редкие монеты: например, нобли с розой. Впервые они были выпущены английским королем Эдуардом IV в XV веке во время войны Алой и Белой роз. Затем эти монеты стали копировать и в других странах. Дюма упоминает их в романах о гугенотских войнах.

Так что, если читать романы Дюма, не пропуская исторические и иные детали, можно узнать немало нового и подивиться всеобъемлющей осведомленности писателя.

Глава одиннадцатая Одежда и внешность

Говорят, «по одежке принимают». Поэтому когда персонаж впервые появляется перед читателем, его следует подробно описать. Можно, конечно, ограничиться портретом типа: «Это был высокий и стройный молодой человек с длинными волосами и черными блестящими глазами». Но такой, пусть вполне романтический, портрет почти ничего не скажет о герое. Образ молодого человека сольется с сотней других, похожих на него, и будет забыт почти сразу по прочтении книги. Этот образ не живет, а лишь служит символом. К подобному приему Дюма прибегает редко и лишь там, где он обоснован. Обычно же в описании героев сказывается свойственная писателю любовь к жизни во всем ее многообразии, которая побуждает автора позаботиться о том, чтобы одеть и обуть героя, причесать его в соответствии с модой его эпохи, найти для него типичный стиль, жест, походку, то есть перевести из разряда воображаемого в разряд зримого.

«По одежке принимают»… Это был один из первых уроков, который Дюма получил в юности. В его родной Виллер-Котре приехали две элегантные парижаночки, одна из которых приходилась племянницей хозяину местного коллежа аббату Грегуару. Шестнадцатилетний Александр был очарован и изо всех сил старался понравиться мадемуазель Лоране. Но оказалось, что надеть ему нечего, кроме парадного костюма, некогда пошитого к его первому причастию и состоявшего из нанкиновых кюлот, белого пикейного жилета и василькового сюртука. Правда, костюм стал несколько маловат Александру и — главное — давно вышел из моды: кюлоты в 1818 году не носили. Девушки язвительно хихикали, намекая на неотесанность влюбленного в Лоране молодого человека. Тот же хотел показать, что, вопреки никудышному одеянию, стоит многого и может похвастать ловкостью и силой. В доказательство он в присутствии девушек перепрыгнул через канаву шириной в четыре с половиной метра. Прыжок удался на славу, но… на глазах удивленных зрителей кюлоты лопнули по шву. Пришлось бежать домой, где заботливая матушка быстро починила одежду. Ему пришлось одолжить у знакомого перчатки и убедить портного сшить в рассрочку обтягивающие панталоны. Но исправить положение все же оказалось невозможно. Уезжая в Париж, Лоране оставила юноше чрезвычайно обидное письмо:

«Мое дорогое дитя,

две недели я упрекаю себя за то, что злоупотребляю той любезностью, которую, как Вам кажется, Вы оказываете моему дяде, весьма нескромно предложившему Вам быть моим кавалером. Хотя Вами и были сделаны некоторые усилия, чтобы скрыть скуку, вызванную занятиями, не свойственными Вашему возрасту, я все же заметила, что являюсь причиной нарушения свойственных Вам привычек, и упрекаю себя за это. Возвращайтесь же к Вашим маленьким друзьям, которые ждут Вас, чтобы бегать взапуски или играть в биту. (…) Примите, милое дитя, мою глубокую благодарность за Ваше участие во мне.

Признательная Вам Лоране».[94]

От такого унижения будущий писатель даже заболел. Рана, должно быть, заживала долго. Ведь нельзя не ощутить симпатию автора к героям-провинциалам, приезжающим в Париж неотесанными мужланами и высмеиваемым заносчивыми столичными жителями. Достаточно вспомнить д’Артаньяна в его старомодной одежде или Жильбера, переживающего свое низкое происхождение и провинциальный вид («Жозеф Бальзамо»).

Однако Дюма хорошо усвоил жестокий урок и всю жизнь тщательно следил за своим внешним видом, стараясь идти в ногу с модой. Вдобавок он любил украшать себя орденами. Он имел одну из степеней ордена Почетного легиона и несколько иностранных орденов, которые порой надевал красы и тщеславия ради, даже если обстоятельства того не требовали. Впрочем, надо сказать, что в России это ему очень помогло. Видя орден, станционные смотрители принимали путешествующего писателя за генерала и без проволочек меняли ему лошадей.

Дюма всегда восхищали люди, умеющие добиться точности стиля и элегантности в одежде. Одним из таких его знакомцев был граф д’Орсе, вельможа, скульптор (он, в частности, изваял и бюст Александра Дюма), художник, человек, считавшийся образцом дендизма, не уступавшим знаменитому Браммелю. Долгое время д’Орсе жил в Англии и имел там колоссальный успех. Консервативные в одежде и привычках англичане, забыв о верности традициям, копировали вводимые им новшества. Ему удалось даже заставить их носить бородку, хотя островные жители издавна предпочитали бритые лица. Более того, он ввел в моду закрытую четырехколесную карету с двумя дверцами, которую так и стали называть «дорсе». Им восхищался Байрон, а уж французы — тем более. Д’Орсе не был особо богат, однако его облик поражал не пышностью, а элегантностью. Его портной сделал себе состояние на том, что умел «одевать людей в соответствии с тем, к какому классу они принадлежали, делая невероятно тонкие отличия» («История моих животных», XLIII).

Дюма рассказывает о д’Орсе и его портном Блиндеме следующую любопытную историю.

«Как-то раз один дворянин, проживавший в деревне, друг д’Орсе, приехал на месяц в Лондон; навестив графа, он сказал ему:

— Вот и я, мой милый, но это не все: мне предстоит провести в Лондоне некоторое время и не хочется выглядеть смешным; я не денди и не торговец из Сити, а деревенский дворянин; посмотрите на меня хорошенько и объясните вашему портному, как он должен меня одеть.

Д’Орсе на него посмотрел, затем направился к своей коллекции тростей — у него их было пятьдесят или шестьдесят, — выбрал среди них одну, с рукояткой из ножки косули, изогнутой и оправленной в серебро, и сказал своему другу:

— Возьмите ее, идите к Блиндему и велите ему одеть вас к этой трости.

И Блиндем одел дворянина к трости по одному ее виду, и никогда этот дворянин, как он сам признавался, не был одет лучше» (Там же).

Для многих героев Дюма одежда — не последняя забота. Они следят за парижской модой и боятся отстать от нее, если надолго уезжают из Франции, как, например, виконт Альбер де Морсер. Его наблюдательный друг Франц заметил, что их новый знакомый граф Монте-Кристо слишком пристально смотрел на Альбера во время первой встречи. Понятно, что у графа были свои основания разглядывать