Призрак был мертв.
— Старая карга, — с досадой произнес врач, потирая синюю шишку на лбу. — Она чуть не вышибла мне мозги!
Бессильно опустившись на стул, Люба тихо заплакала, закрыв лицо руками.
— А ты молодец, Леня, — впервые обратившись к Леониду Павловичу на «ты», сказал Полищук. — Не растерялся! Теперь можешь спать спокойно. И, кстати, этот свинцовый ящик можно отправить обратно, в нем больше нет надобности.
В два часа дня подъехал автобус. Обитый красным кумачом гроб вынесли во двор и поставили на табуретки. Возле автобуса толпились соседи, кто-то принес из церкви «святую землю» и положил в ноги покойнице.
— Смотри, — сказала Галя стоявшему рядом с ней брату, — какое у нее умиротворенное лицо!
Лицо Таисии Карповны обрело наконец человеческие очертания. Это было лицо долго страдавшей и наконец отмучившейся старушки, лицо женщины, прожившей трудную жизнь, полную лжи и лишений, лицо человека, окончившего долгий, одинокий путь к свету.
— Она нашла наконец свой дом… — тихо сказала Люба.
Серый осенний день уронил на лицо Таисии Карповны несколько капель дождя, потом на мгновенье выглянуло солнце — и небо окончательно затянулось облаками. И до самого кладбища дождь сбивчиво шептал о доме ее раннего детства, с цветущим яблоневым садом, где ее давно уже ждали родители и братья, где играла на траве ее маленькая дочь…
ВОЗРАСТ ЗАПЕЧАТЛЕНИЯ
В Карпатах шел дождь. Огромное лесное пространство, холмы до самого горизонта — все утонуло в тумане, ушло в тишину, наполненную тихим бормотаньем, вздохами, шуршаньем… Лишь изредка среди могучих елей пронзительно вскрикивала какая-то птица, заблудившаяся в своих одиноких странствиях, и туман тут же впитывал в себя этот крик, смешивая его с шуршащей тишиной дождя, превращая в ничто.
По дороге, ведущей к Синевиру, шли четверо — в ногу, друг за другом, словно строй солдат, в тяжелых, пропитанных влагой ботинках, не глядя по сторонам, не глядя вперед, тяжело ступая уже много часов подряд по каменистой, глинистой, местами раскисшей дороге. Все четверо до пояса были накрыты полиэтиленовой пленкой, изнутри запотевшей от их дыхания, а снаружи покрытой каплями дождя. Со стороны могло показаться, что это движутся не люди, а какое-то большое, восьминогое насекомое — медленно, упорно, целенаправленно. Иногда кто-то из них сбивался с шага, скользя по грязи или спотыкаясь, и процессия на миг останавливалась, полиэтиленовая пленка сминалась и накопившаяся на ней вода стекала на одежду, и без того насквозь мокрую. И тут же пленка снова натягивалась, снова выравнивался шаг, и процессия двигалась дальше — молча, медленно, сосредоточенно.
Единственные имевшиеся у них механические часы отсырели и остановились, и никто точно не знал, сколько они уже идут так. Ненастье приглушило жизнь в этой дикой местности, оставив четверым идущим лишь смутную перспективу движения в неизвестность, в туман и мрак.
Стремительно приближался вечер.
— Черт, — сказала Ку, идущая впереди, — мы так и не дотащимся к ночи до Синевира…
Остальные молча вздохнули.
— Стойте-ка! Я что-то вижу! — воскликнула Фео, высовываясь из-под пленки. — Вижу дым!
— Какой, к черту, дым? — сердито ответила Ку, даже не замедлив шага.
Но дорога уже шла вниз — этого никто не мог отрицать. И вскоре они увидели костер.
— Ура! — закричали одновременно сестры Ли-Ли.
— Еще не известно, кто там, — не оборачиваясь, пробормотала Ку, — чего вы обрадовались?
Некоторое время все молча стояли и прислушивались к бесконечному стуку капель по натянутой пленке. Дождь, сырая, холодная ночевка… Кого это могло обрадовать? Еще в Рахове они собирались присоединиться к какой-нибудь организованной группе туристов и побродить по Карпатам, но их вдруг понесло зачем-то на Синевир…
— Предлагаю отклониться в сторону, — деловито произнесла Фео, — лично мне не хотелось бы на ночь глядя знакомиться в этой глуши с мужиками!
— Мне тоже, — сухо заметила Ку.
И без лишних слов накрытая пленкой процессия свернула с дороги. Это была излишняя предосторожность, потому что никто их и не увидел бы, скрытых дождем, туманом и предвечерним сумраком. Спускаясь вниз по склону среди редко стоявших елей и берез, девушки вдруг разом остановились: впереди было открытое, безмолвное пространство, зияющая пропасть тьмы в преддверии ночи.
Синевир!
Они долго стояли так, всматриваясь в темные глубины озера. Сестры Ли-Ли первыми услышали крадущиеся шаги, фырканье и пыхтенье.
— Кабан… — еле слышно сказала одна из них, — или волк…
Моментально сбившись в кучу, девушки повернулись к зарослям кустарника, откуда доносились подозрительные звуки. Подняв с земли обрубок толстой ветки, Фео с размаху бросила его в кусты.
— Ты с ума сошла! — испуганно прошептала одна из сестер.
Из кустов послышалось приглушенное, басовитое рычанье.
Все четверо напряженно ждали.
Снова послышались крадущиеся шаги, и прямо к ним вышла крупная, светлой масти собака.
«Эрдельтерьер… — с облегчением подумала Ку, зная добродушие и покладистость этой породы. — Здоровенный эрделюга…»
Деловито обнюхав всех по очереди, пес поднял заднюю лапу и помочился на сваленные в кучу рюкзаки, забросал всеми четырьмя лапами рюкзаки землей, повернулся и побежал к костру.
Надев на себя всю теплую одежду и плотно зашнуровав палатку, девушки пытались уснуть, мысленно проклиная ненастье, туман и эту раскисшую дорогу. Сон приходил и уходил — тревожный, не приносящий облегчения, и всю ночь от соседнего костра доносился громкий, басовитый, раскатистый храп.
По-настоящему уснув лишь под утро и проспав около двух часов здоровым, молодым сном, Ку проснулась, услышав возле своего уха шуршанье и фырканье. Лежа у самого края палатки, она сразу поняла, что пес делает подкоп: комья земли шуршали о брезент, мощные лапы без устали работали, чуткий, фыркающий нос то и дело зарывался во влажную землю. Расшнуровав палатку, Ку вылезла наружу. Ее ослепил яркий солнечный свет. Высокая, влажная трава вперемежку с цветами, чистые силуэты елей, голубые холмы до самого горизонта… И прямо перед ней — бездонная синева озера.
Продолжая подкапывать палатку, эрдельтерьер не обращал на нее никакого внимания. Это была его территория.
Внезапно перестав рыть, пес побежал к своему лагерю, где возле точно такой же палатки сидели две молодые девушки. Заметив Ку, одна из них что-то крикнула по-венгерски, а потом повторила по- русски:
— Эй! Иди к нам!
Ку нерешительно шагнула в их сторону. Это знакомство могло оказаться полезным.
— Как тебя зовут? — с забавной нерусской интонацией спросила другая девушка.
— Меня зовут Ку… То есть, вообще-то… меня зовут Оля Куделина, сокращенно Ку… Со мной еще трое: сестры Ли-Ли, Лида и Люда, и Фео, Таня Феоктистова… — Она замолчала, поняв нелепость своих пояснений. И тут же, покраснев, добавила: — Мы слышали ночью такой жуткий храп…
Венгерки разом захохотали.
— Это наш Лойчи так храпит! Как пьяный мужик! — не без гордости сказала хозяйка собаки. — К нам в палатку никто не сунется! Кстати, вы не встречали парня с желтым рюкзаком? Мы его ищем…
