— Времени у нас вполне достаточно, — отозвался парикмахер, — госпожа доедет за час.
— Да, если бы у нас была карета, — ответила графиня.
— Черт возьми! И в самом деле, — проворчал Жан. — Каналья Франсьен до сих пор не явился.
— Разве нас не предупредили? — продолжала графиня. — Ни парикмахера, ни платья, ни кареты.
— Неужели… — прошептала в ужасе Шон, — неужели он нас тоже подведет?
— Нет, — сказал Жан, — вот он.
— А карета? — спросила графиня.
— Должно быть, оставил у ворот. Привратник сейчас отворит, уже отворяет… Что это с каретником?
Почти в тот же миг Франсьен с потерянным видом вбежал в гостиную.
— Ах, господин виконт! — негодовал он. — Карета госпожи направлялась сюда, но на углу улицы Траверсьер ее остановили четверо мужчин, сбросили на землю, избили моего главного подмастерья, который ею управлял, и, пустив лошадей в галоп, исчезли за поворотом на улицу Сен-Никез.
— Ну? Что я вам говорил? — торжествовал Жан Дюбарри, не вставая с кресла, в котором сидел, когда вошел каретник. — Что я вам говорил?
— Это же настоящий разбой! — возмутилась Шон. — Сделай что-нибудь, брат!
— А что прикажете делать? И зачем?
— Надо раздобыть карету. Здесь у нас только загнанные лошади и грязные экипажи. Жанна не может ехать в Версаль в такой развалине.
— Тот, кто усмиряет бешеные волны, кто посылает пищу птицам, кто прислал нам такого парикмахера, как господин Леонар, и такое платье, не оставит нас без кареты, — заявил Дюбарри.
— Смотрите! Вон подъезжает карета, — сказала Шон.
— И останавливается, — добавил Дюбарри.
— Да, но она не въезжает во двор, — заметила графиня.
— В самом деле не въезжает, — сказал Жан.
Бросившись к окну, он распахнул его и крикнул:
— Бегите же, черт возьми, бегите, а то опять опоздаете! Скорей, скорей! Может быть, мы наконец узнаем, кто наш благодетель.
Лакеи, доезжачие, доверенные посыльные бросились на улицу, но было поздно: отделанная изнутри белым атласом карета, запряженная парой изумительных гнедых коней, уже стояла у самых ворот, но не было ни кучера, ни лакеев, был только рассыльный, державший лошадей под уздцы.
Посыльный сказал, что получил шесть ливров от того, кто привел лошадей и скрылся в направлении Двора фонтанов.
При осмотре дверцы кареты обнаружилось, что чья-то торопливая рука нарисовала розу вместо недостающего герба.
Все эти события, предотвратившие катастрофу, заняли меньше часа.
Жан завез карету во двор, запер за собой ворота и забрал ключ. Затем поднялся в туалетную комнату, где парикмахер готовился представить графине первые доказательства своей ловкости.
— Сударь! — вскричал он, схватив Леонара за руку. — Если вы не назовете нам имя нашего ангела- хранителя, если вы не укажете его, чтобы мы вечно выражали ему нашу благодарность, я клянусь…
— Осторожно, господин виконт! — прервал его невозмутимый молодой человек. — Вы так сжали мне руку, что я не смогу причесывать графиню, а ведь нужно торопиться. Слышите, часы бьют половину девятого.
— Отпустите его, Жан, отпустите! — прикрикнула графиня.
Жан рухнул в кресло.
— Чудеса! — сказала Шон. — Настоящее волшебство! Платье идеально подходит по меркам. Может быть, перед на дюйм длиннее, чем нужно, вот и все. Через десять минут этот недостаток будет устранен.
— А что карета? В ней можно ехать? — спросила графиня.
— Безупречна… Я заглянул внутрь, — ответил Жан. — Она отделана белым атласом и надушена розовым маслом.
— Тогда все прекрасно! — захлопала в ладоши г-жа Дюбарри. — Начинайте, господин Леонар. Если вы преуспеете, ваше будущее обеспечено.
Леонар не заставил себя ждать. Он завладел волосами графини Дюбарри, и первое же движение гребня показало, что он незаурядный мастер.
Быстрота, вкус, точность, чувство гармонии — все это он проявил в осуществлении своей столь важной задачи.
Через три четверти часа г-жа Дюбарри вышла из его рук прекраснее богини Афродиты, и, хотя на ней было больше одежды, она была не менее обворожительна.
Леонар нанес последний штрих, завершавший великолепное сооружение, проверил его прочность, попросил воды для рук и робко поблагодарил Шон, которая на радостях прислуживала ему, как монарху. Парикмахер собрался уходить.
— Сударь! — сказал Дюбарри. — Знайте, что я так же постоянен в своих привязанностях, как и в ненависти. Надеюсь, теперь вы соблаговолите сказать мне, кто вы такой.
— Вы уже знаете, сударь: я начинающий молодой парикмахер, а зовут меня Леонар.
— Начинающий? Клянусь честью, вы настоящий мастер, сударь!
— Вы будете моим парикмахером, господин Леонар, — сказала графиня, любуясь собой в маленьком ручном зеркале. — За каждую парадную прическу я буду платить вам пятьдесят луидоров. Шон! Отсчитай господину для первого раза сто луидоров, пятьдесят из них — во славу Божию.
— Я же говорил, сударыня, что вы сделаете мне имя.
— Но вы будете причесывать только меня.
— В таком случае оставьте себе сто луидоров, сударыня, я хочу быть свободным. Именно моей свободе я обязан тем, что имел честь причесывать вас сегодня. Свобода — главное богатство человека.
— Парикмахер-философ! — вскричала г-жа Дюбарри, вздымая руки к небу. — Куда мы идем, Бог мой, куда мы идем? Ну что же, дорогой господин Леонар, я не хочу ссориться с вами, берите свои сто луидоров и можете сохранять тайну и свободу.
— В карету, графиня, в карету!
Эти слова были обращены к г-же де Беарн; она вошла в комнату, прямая, увешанная, словно икона, драгоценностями. Старуху только что извлекли из ее комнаты, чтобы воспользоваться ее услугами.
— Ну-ка, возьмите графиню вчетвером и осторожно снесите вниз по ступенькам, — обратился Жан к слугам. — Если она издаст хоть один стон, я велю вас высечь.
Пока Жан наблюдал за выполнением его нелегкого и важного поручения, а Шон помогала ему как верная помощница, графиня Дюбарри поискала глазами Леонара. Леонар исчез.
— Как же он вышел? — прошептала графиня Дюбарри, еще не совсем пришедшая в себя после всех этих следовавших одно за другим волнений, только что испытанных ею.
— Как вышел? Через пол или через потолок — ведь именно так исчезают все добрые духи. А теперь, графиня, смотрите, как бы ваша прическа не превратилась в пирог с дроздами, ваше платье в паутину, как бы вам не приехать в Версаль в тыкве, запряженной двумя толстыми крысами.
С этим последним напутствием виконт Жан занял место в карете, где уже сидели графиня де Беарн и ее счастливая «крестница».
XXXVIII
