— Что вы задумали? — спросил Руссо. — Разве вы не собираетесь завтра продолжать работу?
— Сударь! На завтра я, с вашего позволения, хотел бы отпроситься.
— Зачем? — спросил Руссо. — Чтобы бездельничать?
— Мне бы хотелось побывать в Сен-Дени.
— В Сен-Дени?
— Да, завтра туда прибывает ее высочество дофина.
— A-а, вы правы! Завтра и в самом деле в Сен-Дени празднества по случаю ее приезда.
— Да, завтра, — подтвердил Жильбер.
— А я не думал, что вы любитель поглазеть, мой юный друг, — заметил Руссо, — поначалу мне показалось, что вы презираете помпезность самовластия.
— Сударь…
— Берите пример с меня, вы ведь утверждали, что я для вас пример для подражания! Вчера ко мне заходил принц крови и умолял, чтобы я вместе с ним явился ко двору. Вы, бедное дитя, мечтаете, стоя на цыпочках, хотя бы мельком увидеть поверх плеча гвардейца проезжающую карету короля, перед которой все замирают, как перед святыми дарами. Я же был бы представлен их высочествам, принцессы дарили бы меня улыбками. Но нет: я, простой гражданин, отверг приглашение великих мира сего.
Жильбер в знак согласия кивнул.
— А почему я отказался? — продолжал разгоряченный Руссо. — Потому что человек не может быть двуличным: если он собственноручно написал, что королевская власть не более чем злоупотребление, он не может идти к королю с протянутой рукой выпрашивать милости; если мне известно, что любой праздник лишает готовый восстать народ последних средств к существованию, я своим отсутствием выражаю протест против этих празднеств.
— Сударь! — перебил его Жильбер. — Можете мне поверить, что я отлично понимаю вашу возвышенную философию.
— Разумеется, однако вы ее не исповедуете.
— Сударь, — воскликнул Жильбер, — я не философ!
— Скажите хотя бы, что вы собираетесь делать в Сен-Дени.
— Я не болтлив.
Эти слова поразили Руссо: он понял, что за этим упрямством кроется какая-то тайна. Он взглянул на Жильбера с восхищением, которое ему внушал нрав молодого человека.
— Ну что же, — проговорил он, — значит, у вас есть на то свои причины; это мне по душе.
— Да, сударь, у меня есть причина. Клянусь, она ничего общего не имеет с любопытством и с желанием поглазеть.
— Тем лучше… впрочем, может, и хуже, потому что в ваших проницательных глазах я не нахожу ни наивности, ни беспечности, свойственных юности.
— Я уже говорил вам, сударь, — с грустью заметил Жильбер, — что я был несчастлив, а в несчастье скоро стареешь. Так мы уговорились? Вы меня завтра отпускаете?
— Да, я вас отпускаю, друг мой.
— Благодарю вас, сударь.
— Знайте, что в то время, как вы будете любоваться церемонией, я займусь составлением гербария и буду наслаждаться великолепием природы.
— Сударь, — сказал Жильбер, — неужели бы вы не оставили бы все гербарии мира в тот день, когда собирались на свидание с мадемуазель Галлей, после того как бросили ей на грудь букет цветущей вишни?
— Вот это прекрасно! — воскликнул Руссо. — Теперь я вижу, что вы молоды! Отправляйтесь в Сен- Дени, дитя мое.
Радостный Жильбер вышел, притворив за собой дверь.
— Это не честолюбие, — пробормотал Руссо, — это любовь!
XLVII
ПОДРУГА КОЛДУНА
Пока Жильбер грыз на чердаке хлеб, макая его в холодную воду, и полной грудью вдыхал воздух окрестных садов, у ворот монастыря кармелиток в Сен-Дени спешилась одетая с чуть необычной элегантностью всадница, лицо которой было закрыто длинной вуалью. Она галопом примчалась на великолепном арабском скакуне по дороге, ведущей в Сен-Дени. Дорога была пока пустынна, но на следующий день она должна была заполниться толпой народа. Спешившись, женщина робко постучала пальцем по решетке в воротах. Она держала коня за уздечку; он пританцовывал и нетерпеливо рыл копытом землю.
Незнакомку окружили любопытные. Их привлекло странное выражение ее лица, а также настойчивость, с какой она стучала в дверь.
— Что вам угодно, сударыня? — спросил один из них.
— Вы же видите, сударь, — отвечала незнакомка с сильным итальянским акцентом, — я хочу войти.
— Вы не туда обратились. Эти ворота открываются только раз в день для раздачи милостыни, а этот час уже миновал.
— Что же я должна сделать, чтобы переговорить с настоятельницей? — спросила дама.
— Нужно постучать в небольшую дверь в конце этой стены или позвонить у главного входа.
Подошел еще один любопытный.
— А вы знаете, сударыня, — сообщил он, — что настоятельницей недавно стала ее высочество Луиза Французская?
— Знаю, спасибо.
— Чертовски хороший конь! — вскричал королевский драгун, разглядывая лошадь незнакомки. — Знаете, если этот конь нестарый, ему цена пятьсот луидоров — это так же верно, как то, что мой жеребец стоит сто пистолей.
Его слова произвели на толпу сильное впечатление.
В эту минуту каноник, который, в отличие от драгуна, заинтересовался не конем, а всадницей, протолкался к ней сквозь толпу и, зная секрет замка, стал отпирать дверь.
— Входите, сударыня, — сказал он, — и коня своего за собой ведите.
Дама желала как можно скорее избавиться от жадного внимания собравшихся вокруг нее людей; их взгляды были ей, казалось, невыносимы, поэтому она поспешила скрыться за дверью вместе с конем.
Оставшись на большом дворе одна, незнакомка потянула коня за уздечку. Но жеребец резким движением стряхнул свою попону и так сильно ударил копытами по каменным плитам, что сестра- привратница, покинувшая на минуту свою каморку у ворот, выскочила из внутренних помещений монастыря.
— Что вам угодно, сударыня? — закричала она. — Как вы сюда проникли?
— Каноник сжалился надо мной и отворил мне дверь, — отвечала она, — я бы хотела, если можно, переговорить с настоятельницей.
— Госпожа сегодня не принимает.
— А я думала, что настоятельницы монастырей обязаны принимать своих мирских сестер, приходящих к ним за помощью, в любое время дня и ночи.
— Обыкновенно это так и бывает, однако ее высочество прибыла к нам третьего дня, она только что вступила в должность, а, кроме того, сегодня вечером она собирает капитул.
— Сударыня! Я явилась издалека, — продолжала умолять незнакомка, — из Рима, и проехала шестьдесят льё верхом; я в отчаянии.
— Что вы от меня хотите? Я не могу нарушать приказаний госпожи.
— Сестра! Я должна сообщить вашей аббатисе нечто весьма важное.
