Это было похоже на предчувствие скорого несчастья. Ее ощущения напоминали покалывание в заживающей ране. Сильная боль уже прошла, однако воспоминание о ней еще надолго остается и не дает забыть о боли, мучая не меньше, чем еще недавно сама рана.
Андре даже не пыталась понять, что с ней происходит. Отдавшись воспоминаниям о Филиппе, она приписывала свое возбуждение тому, что постоянно думала о любимом брате.
Наконец она встала, выбрала себе книгу из скромной библиотеки, подвинула свечу поближе к изголовью и легла в постель.
Книга, которую она выбрала, вернее, взяла наугад, оказалась словарем по ботанике. Как нетрудно догадаться, она была не из тех книг, которые могли бы заинтересовать Андре; напротив, она ее скоро утомила. Вскоре пелена, вначале прозрачная, а затем становившаяся все более плотной и мутной, опустилась ей на глаза. Девушка пыталась некоторое время бороться со сном, удерживая упрямо ускользавшую мысль, потом, не в силах продолжать борьбу, наклонила голову, чтобы задуть свечу, и тут взгляд ее упал на стакан с водой, приготовленной Николь. Она протянула руку, взяла стакан, и, зажав в другой руке ложечку, размешала наполовину растаявший сахар. Уже засыпая, она поднесла стакан к губам.
Как только губы Андре коснулись воды, рука ее сильно задрожала и девушка почувствовала в голове тяжесть. Андре с ужасом испытала уже знакомое сильнейшее возбуждение, и в то же время ее словно сковала чужая воля, которая уже не раз опустошала ее душу и подавляла разум.
Едва она успела поставить стакан на тарелку, как почти в ту же секунду из ее приоткрытых губ вырвался вздох и ей перестали повиноваться голос, зрение, разум. Она рухнула на подушку как подкошенная, оказавшись во власти почти смертельного оцепенения.
Впрочем, это подобие обморока оказалось минутным и было лишь переходом из одного состояния в другое.
Только что она лежала как мертвая, словно навсегда закрыв прекрасные глаза, и вдруг поднялась, открыла глаза, поражавшие неподвижностью взгляда, и, будто мраморная статуя, сходящая с надгробия, спустилась с постели.
Сомнений больше быть не могло: Андре спала тем самым волшебным сном, что уже несколько раз словно приостанавливал ее жизнь.
Она прошла через всю комнату, распахнула застекленную дверь и вышла в коридор на негнущихся ногах, словно ожившая статуя.
Не раздумывая, Андре стала спускаться по лестнице, машинально переставляя ноги; скоро она очутилась на крыльце.
В ту минуту, когда Андре занесла ногу над верхней ступенькой, Жильбер собирался подняться по той же лестнице.
Когда Жильбер увидел девушку, двигавшуюся величавой поступью в развевающихся белых одеждах, ему почудилось, что она идет прямо на него.
Он попятился и отступил в аллею грабов.
Он вспомнил, что видел однажды Андре в таком же состоянии в замке Таверне.
Андре прошла мимо Жильбера, задев его платьем, но так и не заметила юношу.
Молодой человек был раздавлен, он совершенно потерялся, ноги у него подкосились от страха, он осел.
Не зная, чему приписать странное поведение Андре, он провожал ее взглядом. Мысли его путались, кровь стучала в висках. Он скорее был близок к помешательству, чем спокоен и сосредоточен, как надлежит наблюдателю.
Он сидел, скорчившись в траве, и продолжал наблюдать за Андре. Это было его привычное занятие с тех самых пор, как в его сердце вспыхнула роковая страсть.
Внезапно таинственное появление Андре получило разгадку: девушка не сошла с ума, как он было подумал. Ровным и безжизненным шагом она шла на свидание.
В эту минуту в небе сверкнула молния.
В голубоватом свете вспышки Жильбер увидел мужчину, скрывавшегося в темной липовой аллее. Жильбер успел заметить, что у него бледное лицо и одет он небрежно.
Андре шла к этому господину; он протянул руку, будто притягивая ее к себе.
Словно раскаленное железо пронзило сердце Жильбера. Он привстал на колени, чтобы лучше видеть.
В это время другая вспышка вспорола темноту.
Жильбер узнал Бальзамо, он увидел, что тот взмок от пота и с головы до ног покрыт пылью. Бальзамо какой-то хитростью проник в Трианон. Как птица, завороженная взглядом змеи, Андре двигалась навстречу Бальзамо.
В двух шагах от него она замерла.
Он взял ее за руку. Андре вздрогнула.
— Вы видите? — спросил он.
— Да, — отвечала Андре. — Однако должна вам заметить, что, вызывая меня таким образом, вы едва меня не погубили.
— Простите, простите! — воскликнул Бальзамо. — Но у меня просто голова идет кругом, я сам не свой, я теряю рассудок, умираю!
— Вы в самом деле страдаете, — подтвердила Андре, угадывая по его прикосновению, в каком состоянии он находится.
— Да, да, я страдаю и пришел к вам за утешением. Только вы можете меня спасти.
— Спрашивайте меня.
— Во второй раз, вы заметили?
— О, конечно.
— Хотите вы следовать за мной? Вы можете это сделать?
— Могу, если вы мысленно будете меня направлять.
— Идите.
— Вот мы входим в Париж, — сказала Андре, — идем по бульвару, спускаемся по темной улице, освещенной одним-единственным фонарем.
— Да, да. Входите же!
— Мы в передней. Справа лестница, но вы подводите меня к стене; она раздвигается, впереди — ступеньки.
— Поднимайтесь! Поднимайтесь! — вскричал Бальзамо. — Мы на верном пути!
— Ну, вот мы и в комнате. Повсюду львиные шкуры, оружие. Ах! Каминная доска отодвигается.
— Давайте пройдем! Где вы сейчас?
— В необычной комнате: в ней нет двери, окна зарешечены… Какой здесь беспорядок!
— Но в ней ведь никого нет, правда?
— Никого.
— Вы можете увидеть женщину, что здесь жила?
— Да, если у меня будет какой-нибудь предмет, к которому она прикасалась или который ей принадлежит.
— Держите: это ее локон.
Андре взяла волосы и прижала их к себе.
— Я ее узнаю, — сказала она. — Я уже видела эту женщину, когда она убегала от вас в Париж.
— Верно, верно. Вы можете сказать, что она делала последние два часа и как она сбежала?
— Погодите, погодите… Да… Она лежит на софе, у нее полуобнажена грудь, в груди — рана…
— Смотрите, Андре, смотрите, не теряйте ее из виду.
— Она спала… Теперь проснулась… Озирается, достает платок, взбирается на стул, привязывает платок к решетке на окне… О Господи!
