— Так она в самом деле жаждет смерти?
— Да, она решилась. Но ее пугает такая смерть. Она оставляет платок… Спускается… Ах, бедняжка!..
— Что?
— Как она плачет!.. Как она страдает! Ломает руки… Выбирает угол, чтобы разбить себе об него голову.
— Боже, Боже! — пробормотал Бальзамо.
— Бросается на камин. По обеим сторонам камина два мраморных льва. Она собирается разбить голову об одного из них.
— Дальше? Что дальше? Смотрите, Андре, смотрите! Я вам приказываю!
— Останавливается…
Бальзамо облегченно вздохнул.
— Смотрит…
— Куда?
— Она заметила кровь в глазу у льва.
— Господи Боже! — прошептал Бальзамо.
— Да, видит кровь, но не удивляется. Странно: это не ее кровь, а ваша.
— Эта кровь — моя? — воскликнул Бальзамо.
— Да, ваша, ваша! Вы поранили руку ножом, вернее — кинжалом, и выпачканным в крови пальцем нажали на глаз льва. Я вас вижу.
— Вы правы, правы. Но как же она убежала?
— Погодите, погодите! Вот она разглядывает кровь, задумалась, потом нажимает пальцем туда же, куда и вы. Ага, львиный глаз поддается, распрямляется пружина. Каминная доска отворяется.
— Как я неосторожен! — вскричал Бальзамо. — Какая неосмотрительность! Несчастный! Какой же я глупец! Я сам во всем виноват… А она выходит? Убегает?
— Надо простить ее, бедняжку! Она была так несчастна!
— Где она? Куда направляется? Идите за ней, Андре, я вам приказываю!
— Подождите! Она задерживается в комнате, украшенной оружием и шкурами. Один из шкапов не заперт. Шкатулка, которая обыкновенно бывает спрятана в этом шкапчике, теперь лежит на столе. Она узнает шкатулку и прихватывает ее с собой.
— Что в шкатулке?
— Ваши бумаги, я полагаю.
— Как она выглядит?
— Обтянута синим бархатом, обита серебряными гвоздиками, с серебряными застежками и серебряным же замком.
— Да! — проговорил Бальзамо, в сердцах топнув ногой. — Значит, это она взяла шкатулку?
— Да, да, она. Она спускается по лестнице, ведущей в переднюю, отворяет дверь, дергает за цепочку, и входная дверь тоже поддается; она выходит на улицу.
— В котором часу?
— Должно быть, поздно: на улице темно.
— Тем лучше: по всей вероятности, она ушла незадолго до моего возвращения, я еще успею ее догнать. Идите, идите за ней, Андре!
— Выйдя из дому, она бежит как сумасшедшая, выбегает на бульвар… Бежит, бежит, не останавливаясь.
— В какую сторону?
— В сторону Бастилии.
— Вы все еще видите ее?
— Да, она будто лишилась рассудка, натыкается на прохожих. Наконец останавливается, пытается узнать, где она… Спрашивает…
— Что она говорит? Слушайте, Андре, слушайте, Небом вас заклинаю: не упустите ни единого слова. Вы говорили, что она спрашивает?..
— Да, у господина, одетого в черное.
— О чем она его спрашивает?
— Она спрашивает, где живет начальник полиции.
— Так, значит, это была не пустая угроза… Он ей отвечает?
— Да, называет адрес.
— Что она делает?
— Возвращается, идет по другой улочке, проходит через площадь…
— Через Королевскую площадь, верно… Вы можете узнать, каковы ее намерения?
— Бегите скорее, не медлите! Она собирается на вас донести. Если она вас опередит, если она встретится с господином де Сартином — вы пропали!
Бальзамо громко вскрикнул, бросился в кусты, выскочил через небольшую калитку, которую отворила и затворила какая-то тень, и одним махом вскочил на своего коня Джерида, рывшего копытом землю возле калитки.
Конь, подстегнутый голосом и шпорами, взвился и полетел стрелой по направлению к Парижу, и был слышен лишь стремительно удалявшийся стук его копыт.
Бледная Андре некоторое время стояла, не двигаясь. Бальзамо как бы унес с собой ее жизнь: скоро она обессилела и рухнула наземь.
В погоне за Лоренцой Бальзамо забыл разбудить Андре.
CXXI
КАТАЛЕПСИЯ
Андре обессилела не сразу, как мы уже сказали, а постепенно, и мы сейчас попытаемся это описать.
Всеми покинутая, Андре почувствовала, как сердце ее словно застыло после нервного потрясения, которое ей довелось только что пережить. Она зашаталась и вздрогнула всем телом, будто у нее начинался эпилептический припадок.
Жильбер по-прежнему находился неподалеку; он замер, наклонившись вперед и не сводя с нее глаз. Понятно, что Жильбер, не имевший никакого понятия о явлениях магнетизма, даже представить себе не мог, что Андре спит и что она вышла не по своей воле. Он ничего или почти ничего не расслышал из ее разговора с Бальзамо. Вот уже во второй раз в Трианоне, как когда-то в Таверне, ему показалось, что Андре словно повинуется приказаниям этого человека, оказывавшего на нее страшное, необъяснимое влияние. Жильбер так объяснил себе происходившее: «У мадемуазель Андре есть любовник, во всяком случае, есть человек, которого она любит и с которым встречается по ночам».
Хотя Андре и Бальзамо разговаривали шепотом, их встреча была похожа на ссору. У Бальзамо был растерянный вид. Он словно обезумел; когда он убегал, он был похож на отчаявшегося любовника. Андре, стоявшая молча, неподвижно, напоминала брошенную возлюбленную.
В это мгновение Жильбер увидел, что девушка покачнулась, заломила руки; ноги у нее подкосились. Из ее груди рвались глухие, сдавленные, похожие на рыдания звуки; она всем своим существом пыталась отразить неровный поток флюидов, воспринятый ею во время магнетического сна благодаря своему дару прови?дения, а чего она благодаря прови?дению достигла — это мы уже видели в предыдущей главе.
Магия возобладала над природой: Андре так и не смогла полностью освободиться от гипноза, от которого Бальзамо забыл ее избавить. Ей не удалось разорвать связывавшие ее таинственные путы; вступив сними в неравный бой, она забилась в конвульсиях, подобно мифическим пифиям, извивавшимся на своих треножниках на виду у жрецов, собиравшихся под колоннами храма в ожидании ответа на свои вопросы.
