— Что же делать?
— Разбуди ее, черт подери!
— Я не осмеливаюсь…
— Ладно! Подожди! Я сам ее разбужу.
Человек, который утверждал, что является представителем его величества, поднял длинный хлыст с серебряной ручкой, намереваясь постучать в ставень.
Но вдруг он уронил занесенную было руку, так и не дотронувшись до ставня, так как заметил приближавшуюся карету, которую из последних сил везла крупной рысью тройка усталых лошадей.
— Ах! Быть этого не может! — воскликнул незнакомец.
Его наметанный глаз узнал герб кареты; он бросился вперед с такой скоростью, что ему мог бы позавидовать арабский скакун, которого он хотел купить.
Это была карета с нашей незнакомкой, ангелом-хранителем Жильбера.
Увидев человека, подававшего знаки, форейтор, не уверенный, что его лошади благополучно доберутся до почтовой станции, с удовольствием остановился.
— Шон! Дорогая Шон! — воскликнул незнакомец. — Неужели это ты? Ну, здравствуй, здравствуй!
— Да, это я, Жан, — ответила незнакомка, носившая столь странное имя, — ты что здесь делаешь?
— Черт возьми! Что за вопрос? Жду тебя!
Наш силач вспрыгнул на подножку и, обняв молодую женщину, осыпал ее поцелуями.
Вдруг он заметил Жильбера; тот не догадывался об отношениях между этими людьми и имел вид побитой собаки, у которой отбирают кость.
— Так, а кого это ты подобрала?
— Молодого забавного философа, — отвечала мадемуазель Шон, не думая о том, заденут ее слова Жильбера или польстят ему.
— А где ты его нашла?
— На дороге. Но это к делу не относится.
— Ты права, — отвечал тот, кого звали Жаном. — Как поживает наша старая графиня де Беарн?
— Она чувствует себя хорошо.
— Хорошо, говоришь?
— Да, она приедет.
— Приедет?
— Да, да, да, — повторила мадемуазель Шон, кивая головой.
Во время этого разговора Жан по-прежнему стоял на подножке, а мадемуазель Шон сидела в карете.
— Что ты ей наговорила? — спросил Жан.
— Что я дочь ее адвоката, метра Флажо, что я проезжала через Верден и что мне было поручено моим отцом сообщить ей о начале ее процесса.
— И все?
— Конечно. Я прибавила, что ее присутствие в Париже необходимо.
— А она?
— Широко раскрыла свои маленькие глазки, понюхала табаку, заметила, что метр Флажо — большой человек, и распорядилась об отъезде.
— Великолепно, Шон! Ты будешь моим чрезвычайным послом.
— Позавтракаем?
— Непременно: этот несчастный юноша умирает с голоду. Только побыстрее, хорошо?
— Почему?
— Потому что они уже подъезжают.
— Старая сутяга? Ладно! Лишь бы опередить ее часа на два, чтобы успеть поговорить с господином Мопу.
— Нет, это подъезжает дофина.
— Но дофина еще, наверное, в Нанси.
— Она в Витри.
— В трех льё отсюда?
— Ни больше ни меньше.
— Черт возьми! Это меняет дело. Трогай, кучер, трогай!
— Куда прикажете?
— На почтовую станцию.
— Сударь садится в карету или сходит?
— Я поеду на подножке, трогай!
Карета покатилась, а с ней и наш путешественник, стоя на подножке. Минут через пять карета остановилась около почтовой станции.
— Быстро, быстро, быстро! — приказала Шон. — Отбивных, жареного цыпленка, яиц, бутылку бургундского и десерт. Мы должны немедленно ехать дальше.
— Простите, сударыня, — обратился к ней хозяин станции, — если вы собираетесь сейчас же ехать дальше, вас повезут те же лошади.
— То есть как те же лошади? — спросил Жан, тяжело спрыгивая с подножки.
— Очень просто: вас повезут лошади, на которых вы приехали.
— Это невозможно, — сказал форейтор, — они и так проделали двойной путь. Посмотрите, в каком состоянии несчастные животные.
— Да, верно! Они не могут ехать дальше.
— Кто мешает вам дать мне свежих лошадей?
— Да у меня их больше нет.
— У вас они должны быть… Есть же регламент, черт возьми!
— Сударь! По регламенту в моих конюшнях должно быть шестнадцать лошадей.
— Ну и что же?
— А у меня их восемнадцать.
— Это больше чем достаточно: мне нужно всего три.
— Но все они в разгоне.
— Все восемнадцать?
— Все восемнадцать.
— Тысяча чертей! — выругался путешественник.
— Виконт! Виконт! — воскликнула молодая женщина.
— Хорошо, хорошо, Шон! — сказал незнакомец. — Успокойтесь, я буду сдержаннее.
— Когда вернутся твои клячи? — продолжал виконт, обращаясь к начальнику станции.
— Господи, да я понятия не имею, сударь! Это зависит от форейторов: может, через час, а может, через два.
— Не понимаю, хозяин, — сказал виконт, заламывая на левый бок шляпу и выставляя вперед согнутую правую ногу, — вы знаете, что со мной шутки плохи?
— Я в отчаянии и предпочел бы, чтобы это была шутка.
— Ладно, запрягайте, и поскорее, а то я рассержусь.
— Пойдемте со мной в конюшню, и, если вы найдете в стойле хоть одну лошадь, получите ее бесплатно.
— Хитрец! А если я найду там шестьдесят?
— Это все равно, как если бы вы не нашли ни одной, сударь, потому что все они принадлежат его величеству.
— Ну и что же?
— Как что же! Этих лошадей никому не дают.
— Тогда зачем они здесь?
