Философия мистики или Двойственность человеческого существа

труд, я должен показать, что из полученных результатов вытекают следствия, действительно имеющие очень большой общий интерес. Уже давно признано философией, что величайшую загадку природы представляет сам человек. Но на эту загадку, которая имеет для всех животрепещущий интерес и от решения которой, согласно Канту, зависит 'истинное и непреходящее благо рода человеческого', полученные нами результаты бросают яркий свет.

* Kant. Werke (Rosenkranz). XI, l. 9.

Без сомнения, каждый согласится с тем, что драматическое раздвоение я во время сновидения – непреложный факт. Но из этого факта вытекают два важные следствия, которые могут, тем не менее, подлежать сом нению, что они получаются путем простого анализа этого факта.

1) Психологически возможно, что субъект состоит из двух лиц, не сознающих своего тождества ни между собой, ни с субъектом. Это утверждение отнюдь не ослабляется тем возражением, что сновидения представляют только иллюзии. Спору нет, что они – иллюзии; но сам психологический факт, способность нашего сознания пребывать в обмане, остается, несмотря на это, во всей своей силе; а из одного этого факта могут быть выведены следующие заключения. Что психологически не только возможно, но и действительно во сне, то, очевидно, возможно и вне его, ибо не может же то сознание, которое творит наши сновидения, изменить вполне свою природу, а равно и исчезнуть по нашем пробуждении; оно может только отойти в область бессознательного, бессознательного для человека бодрствующего. Солнце светит и тогда, когда оно скрывается от наших глаз за облака.

Если бы мы предположительно приняли, что факт раздвоения человека существует не только во сне, но и вне его, в действительности, и что вся разница между действительными фактами и фактами сновидения состоит только в том, что в первом случае отсутствует чувственный обман, то тогда наше чувственное личное сознание не исчерпывало бы для нас всего нашего существа, а освещало бы только некоторую его часть. Тогда рядом с этим чувственным сознанием, как бы нашим земным зрением, должно было бы существовать для нас другое личное сознание, не обнимаемое этим земным зрением, причем было бы даже возможно объемлющее и соединяющее оба сознания сознание субъекта, и мы уподобились бы вышеупомянутому двойному созвездию, с той только разницей, что одна из звезд такого созвездия была бы темна, но уподобились бы до такой степени, что и в сокровенной глубине нашего существа могло бы находиться еще центральное солнце.

Если же наше самосознание не исчерпывает нашего существа, то все старания наших физиологов, занимающихся психологией и наделяющих человека только земным зрением, решить загадку о человеке останутся тщетными. Физиологи не отрицают существования бессознательного, но они говорят, что оно бессознательно само по себе, а не только для нашего личного я. Но очевидно, что это утверждение нелогично, потому что человек, обладающий одним земным зрением, может делать утверждения только относительно того, что находится в поле этого зрения, но не относительно того, что лежит вне его. Если бы бессознательное было бы таковым само по себе, то, очевидно, оно не могло бы при драматическом раздвоении нашего я, являться сознательным, а тем более нельзя бы было объяснить себе того факта, что в сомнамбулизме пробуждается внутреннее, второе наше я, которое говорит о носителе земного зрения как о постороннем лице и именуется, в свою очередь, этим носителем 'другим' или 'другой'.

Если захотят назвать это второе я душой, то против этого возразить почти нечего, если только не держаться ходячего понятия о душе, так как им отождествляется с сознанием души чувственное ее сознание, а значит, утверждается бессмертие нашего земного зрения, которое, однако, имеет такое маловажное значение, что мы смело можем его отдать в распоряжение материалистов- физиологов, от чего может пострадать, самое большее, одно из наших лиц, но не второе наше я и тем более не наш субъект.

В наши дни понятие о душе сделалось вообще чем-то мифическим, и наукой о душе занимаются люди, не признающие души. Но беспристрастное изучение сновидения поселяет уверенность в том, что непременно должно воскреснуть понятие о душе в высшей против прежнего форме, в виде понятия не о душе, диаметрально противоположной телу, но о душе с ним тождественной, хотя и тождественной только так, как тождественны лица сновидца во время сновидения. Физиологи отрицают существование души потому, что хотят объяснить человека монистически, в чем они вполне правы. Они хотят монизма, а не дуализма бессмертной души и смертного тела. Но подобно тому, как лица сновидца имеют в его субъекте общий центр, подобно тому, как дуализм двойного созвездия разрешается монистически в общем центре тяжести вращающихся вокруг этого центра его звезд, так точно имеют свой общий центр чувственное сознание и бессознательное, и такое учение о душе не дуалистично, но тоже монистично, так как оно считает человека единым.

Поэтому из факта драматического раздвоения сновидца вытекает с логической последовательностью заключение, что наука будущего вместо того, чтобы пожертвовать понятием о душе, увидит себя в необходимости поставить наряду с земным зрением и душой нечто еще третье, а именно дух, как объемлющее их сознание субъекта. Если бы теперь и нельзя было доказать существования этого чего-то третьего, то выведенное нами из факта раздвоения сновидца следствие до такой степени важно, что стоит только следовать намеченному уже здесь пути, чтобы прийти к решению загадки о человеке.

2) Психологически возможно, что два лица единого субъекта находятся в общении, не сознавая своего тождества. Это факт сновидения, который опять-таки, как психологический факт, нисколько не подрывается тем возражением, что сновидения представляют собой иллюзии. Конечно, они – иллюзии, но факт иллюзии отнюдь не иллюзия. Если во сне два лица единого субъекта могут относиться друг к другу, как друг другу чуждые, то существует логическая возможность того же самого явления и в бодрственной жизни: возможно, что наше второе я вступает с нами в общение, а мы не сознаем тождества его с нами.

Так как, согласно старинному правилу логики, не следует без нужды увеличивать числа объяснительных начал, то мы должны держаться принципа драматического раздвоения до тех пор, пока это допускают подлежащие объяснению явления. Прежде всего мы должны будем держаться его при изучении явлений жизни человека во сне; поэтому мы будем смотреть на всех руководителей и покровителей сомнамбул как на вполне субъективные видения, и именно до тех пор, пока они будут обнаруживать только признаки видений, имеющих место во сне, или же будем объяснять их возникновение драматическим раздвоением действительного человека, двойственностью его природы, и именно в том случае, когда они будут обнаруживать такие черты, которых никогда не обнаруживают такие видения. Возможность третьего объяснения, по которому руководитель представляет собой существующее в действительности третье лицо, то есть другой субъект, должна быть исключаема до тех пор, пока он не обнаружит таких черт, которые не могут быть объяснены двойственностью природы человека. Но этого случая нельзя допустить уже потому, что мы не знаем способностей нашего второго я, а потому и не знаем, что может быть ими объяснено, а что не может.

Значит, когда поэт Тассо утверждает о своих привидениях, что они не могут быть плодом одной его фантазии, так как то, что он узнал от них, превосходит его познания, то он совершенно прав; но отсюда еще не следует, что эти привидения были вдохновлявшими его посторонними субъектами; возможно еще третье объяснение, заключающееся в двойственности его природы, благодаря которой два лица его собственного субъекта драматически действовали друг на друга.