вечером. А у вас никого не добьешься».
Дразнил женщин, говоря, что стихи посвящены им, и об одном стихотворении нескольким так.
«За что же и стреляться, как не за женщин и за стихи».
«Жена такого-то ослепла». (С большим сочувствием.)
(В узком проходе.) «Сначала пусть пройдет священник, потом женщина, потом поэт».
«Возлюбленная будет и другая, но мать — одна».
«Моим шафером в Киеве был Аксёнов[136]. Я не знал его, и, когда предложили, только спросил — приличная ли у него фамилия, не Голопупенко какой- нибудь?»
«Стихотворение „Дева-птица“[137] написал о девушке, которая и любя, все тосковала о чем-то другом».
«Прекрасен Блок, его „Снежные маски“, его „Ночные часы“ [138]. Как хорошо и трогательно, что прекрасная дама — обыкновенная женщина, жена».
«Стихов на свете мало, надо их еще и еще».
«Бальмонту, Брюсову, Иванову, Ахматовой, мне — можно было бы дать то благо, что имеет каждый комиссар».
«Вчера в Союзе за мной по пятам все ходил какой-то человек и читал мои стихи. Я говорил — есть такое и такое есть… Он мне надоел. „Кто же вы?“ — спросил я. Оказалось, это убийца германского посла Мирбаха Рейнбот[139]. „Ну, убить посла — невелика заслуга, — сказал я, — но что вы сделали это среди белого дня, в толпе людей — замечательно“». Этот факт вошел в стихи «Мои читатели» («Огненный столп»):
«Человек, в толпе народа убивший императорского посла» [140].
Говорил шуточные стихи, ходившие в Ленинградском Союзе [141], о том, какой поэт как умрет. Там были строчки:
О Некрасове: «Раньше презирал из эстетизма, теперь люблю величавую простоту»:
Отзывы и рассказы о Н. С.
Андрей Белый: «Гумилев ходит по Питеру гордо-гордо, и каждый шаг его говорит: „Я мэтр! Я — мэтр!“»
Вас[илий] Федоров[143] на вечере памяти Гумилева выразился: «Третьестепенный брюсенок».
Небрежное мнение: «Гумилев — герой провинциальных барышень».
Н. П.: «Гумилев искренне считал, что быть поэтом женщине — нелепость. Но когда он вернулся из Африки, и Ахматова прочла ему свой „Вечер“[144], был восхищен. „Ну, что же, Коля, теперь учи меня“, — сказала Анна Андреевна, — „Что ты, Анечка, ничего не нужно, — готовый поэт“, — ответил он».
«Многие мужчины преклонялись перед мужественностью Гумилева».
М. Т.: «Любя его, не знала, как его называть. „Коля“? Какой он — Коля! Я говорила — дорогой».
Росский[145]: «В Париже Н. С. был влюблен и делал много смешных глупостей».
Маргарита Тумповская говорила: «Ахматова, разойдясь с Гумилевым, ворчала на его новые романы только тогда, когда он плохо выбрал».
Н. А. Бруни[146]: «В кабинете Гумилева строгий порядок, и жизнь его — в точном расписании. Напряженную тишину создают звериные шкуры на стенах, на диване».
Рассказывали, что Н. С. учил молодых поэтов: «Преувеличьте свои чувства в 10 раз, тогда будет что сказать».
Году в 1932-м я слышала на улице разговор. Шел изящный гражданин с интересной спутницей, он рассказывал о Гумилеве. «Это наш поэт?» — ласково спросила она.
Редкостную скрытность Гумилева отмечали все.
Горячо и охотно приводил значащие для него строки Горького:
Н. С.: «Ахматова вызывала всегда множество симпатий. Кто, кто не писал ей писем, не выражал восторгов. Но, так как она всегда была грустна, имела страдальческий вид, думали, что я тиранический муж, и меня за это ненавидели. А муж я был самый добродушный и сам отвозил ее на извозчике на свиданье».
«У Бальмонта есть прекрасные стихи, пришедшие из таких свежих глубин, что все простится ему».
Я сказала, что Вячеслав Иванов обладает даром Наполеона — умеет каждому дать желаемую роль. Н. С. ответил: «Да, но Наполеон и сам при этом играл немалую роль».
8. Владимир Маяковский
Году в 1919—1920-м я переехала в Москву и попала на службу в Главполитпросвет. Случилось это так: один из знакомых написал мне рекомендательную записку к некоему тов[арищу] Данилер. Я пришла в многоэтажное здание и по указанию встречных на лестнице вошла в кабинет, как потом оказалось, тов [арища] Данилиной. Она прочла записку и сказала: «Хоть и адресовано не мне, но все равно, вам нужно служить, и я вас устрою. Заполняйте анкету и идите к заведующему на верхний этаж». Так началась моя служба. Как помнится, было много молодежи, и никто ничего не делал. Я ходила в платье, сшитом фильской портнихой из штор. Заведующий был рыжий карлик с лукавым и скользким взглядом, тов[арищ] Морозов. В соседней комнате за внушительным столом сидела девушка, которая говорила: «Вы самая симпатичная из сотрудниц, вы мне очень нравитесь». В комнате, где я находилась, была молодая женщина, с увлечением пояснявшая: «Люблю на свете детей и статуи, а больше ничего».
Приходил к заведующему Маяковский, ставил ногу на стул и курил. Вокруг него увивалась наша Тамара. Тамара была блондинка, но с загорающимися глазами говорила мне в коридоре: «Я — цыганка!» Она взволнованно читала страстные стихи апухтинского типа[148] , Маяковский не обращал на нее никакого внимания.
В 1924 году в одной из школ арбатских переулков жарким летним днем состоялось собрание,
