была осознана тематика в этих тетрадях, не было размещения по циклам. Изысканность, тонкость, занимательность, смелая образность — оставались разбросанными жемчужинками в мусоре. Невыгодна была также абсолютно однообразная форма. «Классический ямб», — говорил автор. Это отнюдь не оправдывает недостатка мастерства.

Книга стихов «Вселенная», подобранная и составленная мною, была дана для прочтенья Льву Озерову [347], рецензенту Грудневу из издательства «Советский писатель», поэту Дмитрию Голубкову и вызвала у всех половинчатое отношение.

Корней Чуковский извинился, что не мог одолеть всех присланных ему рукописей (60!), но, просмотрев стихи, отозвался благожелательно.

Я подобрала бы его прелестные поэтические наблюденья в тоненький, но памятный сборник. Сумел же Алексей Петров сказать о цветах так зорко и глубоко:

«Умны вы слишком для печали, Красивы слишком для земли!»

Его первое замечанье, привлекшее мое внимание, было: «Как велико значенье в отношениях людей — бережности». И если он сам изменял себе в этом, то пониманье было.

Благодарность Благодарю тебя, природы гений, Что побывал я в этом бытии. За реку, за лесные светотени, За росы, что я мог в листве найти. За последождевую тишь такую, Что капелька, упавшая в листве. Звучит на солнечную ширь лесную, Как выстрел, оглушительно резка. За травку, что, влюбленными примята. Медлительно, но неуклонно вновь Пряма становится, что пахнет мята, И головокружительна любовь. За всё, что я увидел в бурях мира, За всё, что не узнал я, что я есть, За то, что я исчезну с жизни пира. За думы и дела, что мне не счесть. Я липы лист в глуби зеленой чащи Целую на прощанье, уходя, Как кончик пальцев Матери Творящей, Не думая, не плача, не грустя.

[А. А. Петров]

Флория Тоска Луна зимний мир пополам На свет и на тьму делит жестко. Доносится по этажам Предсмертная ария Тоски. Мне нужно, что к слову «любовь» — Забыть мне ее удалось ли? — И рифма старинная — кровь. Пролитая Каварадосси. Пустую невзрачную явь Квартиры снести мне нет силы. О Тоска, надежды оставь, Жених твой поет у могилы. Черны, точно тень от луны, Шелка и глаза, и прическа, Белее снегов белизны Щека твоя нежная, Тоска. Хотел бы я, Тоска, порвать Все злые тюремные игры, Чтоб снова могла ты гулять С любимым под солнцем у Тибра. Луна и мороз, я не сплю, Подавлен мечтами глухими. О Флория Тоска, люблю Твое я цветковое имя.

[А. А. Петров]

8. Борис Пастернак

«Спи, подруга, — лавиной вернуся» [348].

Б. Пастернак

«Это безобразие, что мне ничего не нравится», — говорила хорошенькая и взыскательная Варя Монина. Но вот понравился и сильно новоявленный поэт, тогда еще только завоевывающий вниманье литературных кругов. «Когда я вчера возвращалась домой, он проходил подругой стороне Знаменки, и до меня дошла горячая лирическая волна, от него исходящая».

Как-то Боброва, Аксёнова, Пастернака застала гроза на Арбатской площади, они, все трое, тогда находившиеся в частом общении («Центрифуга»), зашли в ближайший подъезд и не заметили, как кончился дождь, в ожесточенном споре о философии Гегеля.

«Это единственный современный поэт, отмеченный чертой гениальности». — «Вы слишком легко распоряжаетесь понятием „гений“», — останавливал Варю Монину Иван Никанорович Розанов.

Так я впервые услышала имя — Борис Пастернак. То было начало 1920-х гг. Тогда всё кафе «Домино», первоначальный Союз поэтов, бросилось подражать сумбурной стихотворной манере Пастернака, смешению вещей, вроде: снег, сапоги, апельсинная корка, воспоминание, разорванный конверт и т. п. Впрочем, это было и общим стилем сдвинутого времени. Характерно звучало название

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату