Стрекоза второго шанса

Долбушин попятился, опасаясь, что бабочка собьет его с ног. Весила она немало.

«Псиосные! Гай расщедрился и бросил им подачку!» – сообразил он и, пытаясь испугать, замахнулся зонтом, но замахнулся безнадежно, зная, что никто не отойдет, даже если он устелит поляну трупами.

Другая девушка, более серьезная, обошла Долбушина кругом, разглядывая его со всех сторон.

– Я стиральная машина! Я целый день стираю, и никто мне не помогает! Только попробуй что-нибудь испачкать – убью! – сказала она строго.

Долбушин почувствовал, что сходит с ума. Его хваленая выдержка дала трещину. Он опустил зонт, натянул на глаза шапку Артурыча и неуклюже побежал, перепрыгивая через валявшийся мусор и лежащих у костров людей. Откуда-то сбоку подскочил мужчина средних лет в дорогом, но необыкновенно грязном пальто, в котором он, видимо, спал. В правом стекле очков плескал огонь костра, а левого стекла не было вовсе. Он схватил Долбушина за рукав и, пригнув к себе, горячо зашептал на ухо:

– Я узнал вас, Альберт Федорович! И вы среди нас! Браво, давно пора! Я раскусил их план! Они делают все, чтобы мы покупали все подряд! Приобретали и выбрасывали, потому что вещи сразу ломаются! И это тоже их план! Но чтобы покупать, надо иметь деньги. А деньги хранить нельзя – их сжирает инфляция! Обязательно надо покупать! Люди, как белки, крутят колеса мировой экономики, которая делает все на выброс! У нас нет времени думать! Нет времени жить! Мы белки! Гениально, да?

– Гениально, – согласился Долбушин. Он узнал этого человека. Это был эксперт по драгоценным металлам из его форта, человек правильный до занудства, подсевший на псиос неожиданно для всех, кто его знал.

Эксперт по драгметаллам перестал дышать ему в ухо:

– Но тшшш! Никому ни слова! Они знают, что я это знаю, и поэтому я прячусь в лесу! У меня есть план, как их одурачить! Я куплю этот лес, а потом выброшу! Елки выброшу, зиму выброшу! Они придут, а тут ничего нет – пустота! Они провалятся в нее и умрут! Но – тшшш! Это тайна! – Сумасшедший оттолкнул Долбушина и унесся огромными прыжками, перепрыгивая через костры.

Глава форта торопливо пересек поляну и, миновав лагерь псиосных, оказался у ограды, метров за двести до ворот. По площадке прохаживались арбалетчики из охраны Гая. Долбушин видел, как скрещиваются лучи их фонарей. Из приоткрытой двери сторожки лился теплый желтый свет. Временами кто-то из охранников заходил внутрь, но быстро выходил. Долгий отдых в сторожке запрещался. Долбушин хотел зарыть зонт в снег, но раздумал. Еще не найдешь потом. Осмотревшись, он повесил его на ветку молодой ели и прижал к стволу. С двух шагов зонт было уже не разглядеть, да еще в темноте. Место хорошее.

Он отошел на несколько шагов. Остановился. Обернулся. Да, так и есть. Неразличим. Главное, чтобы ветер и поземка поскорее замели снегом ведущие от ели следы. С зонтом он никогда прежде не расставался. Даже во сне не выпускал гладкую, идеально отполированную рукоять, посылавшую волну боли всякий раз, как в мире совершалось убийство. Эта волна перехлестывала сны Долбушина, как море перехлестывает нижние ступени набережной, и отражалась в его снах страшным эхом далекой смерти. Сжимаясь от омерзения, он наблюдал убийство во всех подробностях, слышал крик, видел последний удар или выстрел. Ощущал, как пахнет изо рта палача, как удавка обвивает шею, слышал, как трескается череп от удара по голове. Со временем чувства эти стали приглушенными, смазанными, но их реальность, прежде размытая, теперь абсолютно утвердилась.

Существовали, конечно, и бонусы. Власть. Страх. Авторитет. Быстрые осторожные взгляды женщин и их расширенные зрачки. Торопливые заискивающие голоса мужчин, особенно тех, которые не признают власти, не держащей в руке палку.

Зонт. Тяжесть рукояти. Постукивающий по камням наконечник. Спицы, в стремительном толчке натягивающие прорезиненную ткань. Долбушин ненавидел всё это и одновременно любил, как мы ненавидим и одновременно лелеем свои самые скверные привычки, свое страшное второе «я».

И вот теперь Долбушин оставил свой зонт. Сделал невозможное и одновременно уже свершившееся.

Больше Долбушин не оборачивался.

Он достал нетопыря и внезапно осознал, что у него бьется сердце, а во рту непривычная сухость. Долбушин зачерпнул снег, подержал во рту и выплюнул. «Неужели я боюсь? Это неконструктивно! Когда все уже решено, страх мешает», – сказал он себе. Если он достанет закладку и получит другую половину, которая теперь у шныров – он изменит реальность. Если не достанет – Гай с Тиллем все равно доберутся до него. Это лишь вопрос времени.

Долбушин взял нетопыря за крылья и развернул к себе его курносую мордочку. Это было неспешное, маленькое и целеустремленное зло, ждущее своей минуты, как ждут его кинжал, пуля или снаряд. Теперь, когда Долбушин держал его за крылья, между ними установился контакт, и по нетопырю пробегали черные волны. Глава форта решительно поднес нетопыря ко лбу и за мгновение до укуса ощутил узкий холод, сосредоточившийся в одной точке…

Фигурка нетопыря стала невесомой, и Долбушин понял, что держит в руках пустоту. Он разжал руки и вскинул голову. Нетопыря он не видел, но ощущал, что тот где-то над ним. Тень крыльев дважды скользнула по его лицу, заслоняя луну. Куда бы Долбушин ни пошел, нетопырь будет его сопровождать.

Глава 29 Тридцать третья фигура

Саможаление и стремление к удовольствиям – это два костыля, между которыми я непрерывно болтаюсь и которые превращают меня из человека в калеку. Пока себя не разлюбишь – никого больше не полюбишь.

Йозеф Эметс

Выдергивая из сугроба увязавшие ноги, Долбушин шагал к воротам. Прямые лучи фонарей скользили вокруг, но его пока не касались. Перед тем как окликнуть охранников, Долбушин еще раз убедился, что это арбалетчики Гая. Любой из берсерков прикончил бы его сразу, чтобы получить от шефа псиос. Правда, и арбалетчики Гая могут его застрелить, но эти, если не будет угрозы их жизни, предпочтут дождаться приказа своего прямого начальства. Да и награда от Тилля им не светит. Гай не потерпит, чтобы его псы брали подачки из чужих рук.

Нет, это точно были люди Гая. Одного из них, костистого, с худым лицом, Долбушин узнал. У него были узкие плечи, длинные руки и огромные запястья. Он считался отличным стрелком и с семидесяти шагов мог всадить болт кошке в глаз, причем даже не из улучшенного, а из обычного магазинного арбалета.

Другой был молодой, резкий, но нервный, взятый Гаем в личную охрану около года назад. Долбушин вспомнил его по уникальной птичьей походке: резкая перебежка, остановка, опять резкая перебежка и опять остановка. К Гаю его пока допускали нечасто: не заслужил. Использовали для охраны территории.

Глава форта в последний раз прикинул, не проще ли было воспользоваться нетопырем в лагере псиосных. Да только годится ли тело псиосного для переселения? Поладит ли нетопырь с элем, если псиосный окажется инкубатором? По этой же причине Долбушину не подходил и Гай, сплетенный со своим эльбом в единое целое.

– Эй! – окликнул Долбушин, когда его и арбалетчиков разделяло метров двадцать.

Арбалетчики разом обернулись. Один луч нашарил Долбушина сразу, другой немного пометался, проверяя, нет ли у него спутников, и, наконец, остановился на его лице. Долбушин продолжал идти на них. В него пока не целились. Видно, принимали за кого-то из местных пьянчужек, порой забредавших сюда. Лишь когда глава финансового форта оказался шагах в семи, один из охранников Гая передал фонарь напарнику, а сам быстро опустился на одно колено, вскинув навстречу Долбушину нечто громоздко- знакомое.

– Сдохнуть хочешь? Здесь охранная зона!

Глава форта остановился. Фонари слепили его. В ногах была непонятная тяжесть. Ощущение холода в центре лба давно перешло в свою противоположность – в жар, который постепенно заполнил все его тело. Долбушин ощущал себя огромным, как воздушный шар. Знакомое чувство, особенно при телепортациях. Что ж, теперь хотя бы ясно, как все происходит. Душа расширяется, в теле ей становится тесно и прикосновение любого живого существа вызывает прыжок.