перед фронтом 3-й ударной армии;
5. Проверить стыки частей 93, 19, 15, 23 и 329-й пехотных дивизий;
6. Своевременно установить возможный вывод противником из первой линии в резерв некоторых частей и соединений с целью переброски их на другие участки нашего и других фронтов, а также ввод в первую линию охранных частей и подразделений с целью уплотнения боевых порядков действующих частей и соединений.
К этому времени в запасных полках фронта и армий было 288 сержантов и рядовых разведчиков, а на фронтовых и армейских курсах младших лейтенантов было подготовлено 166 офицеров-разведчиков.
Забегая несколько вперед, я хотел бы рассказать более подробно о деятельности наших разведорганов.
Начиная с мая мы значительно улучшили разведку всех видов, но особенно заметные результаты стала давать наземная разведка, доставлявшая все большее количество контрольных пленных. Захват пленных в периоды позиционных действий – это одна из наиболее трудных функций разведки. В самом деле, для того чтобы достать несколько «языков», требовалась либо отчаянная смелость и недюжинная изобретательность небольшой группы разведчиков или довольно широкие действия нескольких подразделений. Для захвата пленных приходилось идти на большой риск и нередко жертвовать кровью и жизнью лучших наших офицеров, сержантов и солдат. Может возникнуть вопрос, а так ли уж необходимы были пленные. Ведь имелась масса других способов изучения противника: авиаразведка, подслушивание радио и телефонных переговоров, наблюдение и т. д. и т. п.
В минувшую войну показания пленных, особенно в период подготовки к наступлению, были крайне важным, я бы сказал, самым надежным источником получения достоверной информации о противнике, ибо все другие сведения носили приблизительный характер. Непосвященный человек может подумать, что, во- первых, захватить пленного еще не означает получить от него сведения и, во-вторых, нет гарантии, что так называемый язык не постарается сознательно ввести своих врагов в заблуждение. На практике же дело обстояло иначе. Конечно, не каждый пленный подробно выкладывал все, что он знает, но молчаливые «языки» были крайней редкостью. Нужно иметь в виду также, что от разведчиков требовали, чтобы они захватывали по возможности не одного, а нескольких пленных, и поэтому среди «языков» почти всегда находились люди, готовые рассказать все, что они знают. Это отнюдь не случайное явление. Как правило, попавшие в плен в этот период немецко-фашистские солдаты громко заявляли: «Гитлер капут» – или извлекали глубоко запрятанный пропуск в русский плен или советскую листовку, которые они хранили на случай пленения. Среди немецких солдат, конечно, попадались люди, фанатично преданные Гитлеру. Но это были единицы. Дело в том, что действительная преданность тому или иному делу проявляется лишь тогда, когда само это дело благородно. Немецкий фашизм добился поддержки со стороны известной части немецкого народа, играя на низменных инстинктах людей, развращенных капиталистическими порядками. За Гитлером шли в надежде на легкую наживу, на получение кусочка от того громадного пирога, которым представлялась обманутым мелким буржуа Советская Россия. Но когда такой национал-социалист попадал в плен и убеждался, что для него война уже проиграна, он охотно рассказывал обо всем, что знал, перемежая ценные показания с сетованиями на «фюрера», так жестоко обманувшего его в надеждах на роскошную жизнь на шее у представителей «низшей расы». В редких случаях, когда пленный сознательно пытался ввести нас в заблуждение, не представляло никакого труда уличить его во лжи. Кроме того, уже сам по себе пленный со своими документами и невинным рассказом о своей фронтовой судьбе давал неоценимые данные.
В самом деле, даже внешний вид солдата, его возраст, военная подготовка, снаряжение, национальность, социальное происхождение и т. п. без слов повествовали о моральном состоянии противостоящего противника и боевых качествах солдат. А если «“язык” оказывался длинным», то, будь он даже самым последним ездовым, от него можно было получить уйму конкретных сведений о его роте, взводе и высших командирах, о настроении солдат, слухах, которые ходят среди них. Унтер-офицер или фельдфебель, как правило, мог сообщить уже многое о батальоне, полке, а нередко и о дивизии. Младшие командиры немецкой армии хорошо знали организацию войск, наличие вооружения. Я не говорю здесь об офицерах, особенно штабных, которые могли сообщить о ближайших, а иногда и о перспективных планах своего командования. Общение с пленными было ценным еще и потому, что эти люди охотно «критиковали» действия наших войск. «Критика» была, естественно, нелицеприятной и касалась самых разнообразных сторон деятельности наших войск. Тому, кто умел к ней прислушиваться, она очень помогала. Подчас от пленных приходилось узнавать довольно неприятные вещи, оказывалось, например, что наш замысел, который, казалось, хранился в самой строгой тайне, был разгадан противником. Мы узнавали от них об ошибках в системе нашего огня и даже непорядках в отдельных частях и соединениях передней линии, которые не удалось вскрыть при проверке. Пленные рассказывали, например, что в одном подразделении совершенно не соблюдаются правила маскировки, открытым текстом ведутся телефонные и радиопереговоры и т. д. Очень важны были показания пленных и как надежное подтверждение наших предположений о замыслах и намерениях противника.
Наша разведка развила в этот период большую активность и доставляла гитлеровцам много неприятностей.
В этом отношении показательно заявление пленного офицера 68-го пехотного полка 23-й пехотной дивизии, плененного 13 июля 1944 г. Он сказал, в частности, что наши разведчики за короткое время захватили четырех солдат одной из рот, не понеся при этом потерь, никакие предосторожности не помогали немцам. Особенно удручало пленного то обстоятельство, что ответные разведдействия со стороны гитлеровцев, как правило, оканчивались неудачей. В наши руки попал также документ, проливший свет на стремление врага обезопасить себя от дерзких действий нашей разведки. Командир 485-го гренадерского полка Хаас 9 мая 1944 г. сообщал командиру 263-й пехотной дивизии в докладе «Меры предосторожности от захвата немецких военнослужащих русскими разведчиками»:
«Нельзя дать универсального средства, предостерегающего от захвата в плен наших военнослужащих русскими разведчиками. Применяя большое количество мин и противотанковых снарядов, противник добивается захвата пленных. Был случай, когда целая группа наших солдат вследствие ранения вышла из строя, не имея больше сил защищаться, и сдалась в плен, в другом случае солдаты укрывались в дзоте от огневого налета, который охватил также и соседние опорные пункты, некоторые из этих людей были ранены, а другие пленены».
Далее командир гренадерского полка писал: «Ниже я привожу несколько мероприятий, которые я обсудил с командирами батальонов и которые по мере возможности приказал выполнять: при занятии позиции надежно проверить ее наиболее слабые места. Это значит выяснить, где противник имеет благоприятные возможности подхода. Обратить особое внимание на усиление этих мест путем установления проволочных заграждений, малозаметных препятствий и завалов. Оборудование этих участков является самой неотложной работой. Нужно стремиться обнести проволокой, рогатками, спиралью Бруно все опорные пункты».
Этот доклад состоял из пятнадцати разделов, в нем говорилось о мерах маскировки, о создании круговой обороны, опорных пунктов, системе блиндажей и ходов сообщения для маневра, дневном и ночном режимах, об организации наблюдательных пунктов и сигнализации, об устройстве ложных позиций и установлении в них соломенных чучел. Этот документ свидетельствовал о том, что наши разведывательные действия заставили противника заниматься, так сказать, обобщением опыта и разработкой соответствующих «антиразведывательных правил».
Об активизации разведки на 2-м Прибалтийском фронте говорят и следующие цифровые данные: только в течение июня 1944 г. соединениями фронта было проведено: в 10-й гвардейской армии – 16 разведок боем, 206 поисков, 79 засад, 22 разведывательные операции в тылу врага. Захвачено только разведчиками 683 человека пленных и 612 документов. В 3-й ударной армии – 11 разведок боем, 121 поиск, 107 засад, 17 разведывательных операций в тылу противника. Захвачено разведчиками 584 пленных, 166 разных документов. В 22-й армии – 4 разведки боем, 61 поиск, 36 засад и 7 разведывательных операций в тылу противника. Захвачено 295 пленных и 94 документа. В 4-й ударной армии – 10 разведок боем, 187 поисков, 191 засада, 4 разведывательные операции в тылу противника. Захвачено 453 пленных и 304 документа противника.
Всего по фронту проведено 1142 разведывательных действия и захвачено более 2 тыс. пленных и более 1000 документов. Мы не могли жаловаться на недостаток данных о противнике, действовавшем перед войсками 2-го Прибалтийского фронта. У нас имелись сведения о боевой численности частей и соединений, их потерях, моральном состоянии и т. д. В дальнейшем, например, мы сумели точно установить потери каждого соединения гитлеровцев в ходе развернувшихся ожесточенных боев. Отчетливой была для нас и картина морального состояния гитлеровских войск, она все более ухудшалась. Усиливались репрессии со стороны командного состава, чтобы заставить солдат сражаться. Поистине неиссякаемым был поток приказов по вопросу укрепления дисциплины.
Приведу один из подобных документов – приказ командира 10-го стрелкового корпуса № 872/44 от 6 августа 1944 г.,
