попавший в свое время в руки нашей разведки.
Нарисовав в вводной части приказа довольно удручающую картину состояния дисциплины и порядка в своем корпусе, генерал требовал до 9 августа 1944 г. вновь довести до сведения всего личного состава корпуса и приданных частей меру наказания в отношении отбившихся от своих подразделений военнослужащих. Каждый из них, обнаруженный в тылу за командным пунктом дивизии, ведущей бой, и не имеющий соответствующего письменного разрешения на это, будет на месте расстреливаться особыми командами.
«Довожу до сведения о выполнении смертных приговоров по отношению к следующим военнослужащим:
а) ефрейтора Маттиаса Шмидта из 3-го батальона 485-го гренадерского полка, приговоренного к смертной казни за трусость перед врагом;
б) солдата Генриха Битнера из фузилерного батальона 329-го пехотного полка, притворившегося раненым и оставившего позиции во время атаки противника.
Оба приговора были немедленно приведены в исполнение.
Из трусости перед лицом врага оставившие свои части в момент тяжелого боя приговариваются к смертной казни и немедленно расстреливаются.
Настоящий приказ после ознакомления уничтожить».
В подобном же духе был составлен приказ командира 32-й Померанской пехотной дивизии, относящийся примерно к этому же времени:
«Фюрер приказал: “Тот, кто без письменного разрешения командования группы армий оставит ее зону, подлежит расстрелу… Каждый офицер, воздержавшийся от немедленного предания виновного военно-полевому суду, будет привлечен к ответственности за неповиновение по статье 92-й кодекса о военных преступлениях”».
Как видно, неповиновение все более проникало и в среду офицеров.
Судя по большому количеству приказов, попавшему в наши руки, командование вермахта все менее полагалось на пресловутую преданность фюреру и великой Германии и насаждало дисциплину, основанную на страхе перед репрессиями.
Логика при этом была старая, заимствованная у Фридриха, правда, тот стращал своих гренадеров палкой капрала, а его последователи шли дальше. Они устрашали солдат смертной казнью на месте. Это, конечно, не означало, что гитлеровская армия развалилась. Но дело шло к тому, что методы оболванивания солдат с помощью геббельсовской пропаганды чаще стали уступать место прямому, беззастенчивому принуждению.
Все большее и большее количество солдат убеждалось, что поражение Германии неизбежно и представляет собой лишь вопрос времени.
В гитлеровских войсках росло число самострелов, самоубийств, дезертирства. Но из показаний пленных явствовало, что в массе своей немецкая армия будет драться до конца.
Дело в том, что если солдаты, да и многие офицеры перестали верить в возможность полной победы и даже удержания оставшихся к тому времени территориальных завоеваний, военнослужащие вермахта, за редким исключением, были убеждены, что разгром немецкой армии, ее капитуляция приведут к ликвидации Германии как государства, к истреблению значительной части ее населения и т. п. Ибо в этот период широкий и довольно искусный пропагандистский аппарат нацистской партии переключился именно на эту сторону дела.
Широко рекламировались и снабжались соответствующими комментариями публиковавшиеся в западной капиталистической прессе всевозможные неумные планы расправы над немецким народом. Кроме того, военнослужащие гитлеровской армии были свидетелями, а нередко и участниками диких преступлений над населением территорий, подвергшихся оккупации, и считали, что в случае победы антигитлеровской коалиции победители посчитают возможным поступить с немцами так, как те поступали с побежденными, т. е. обратить их в рабство или истребить.
Во всяком случае, учитывая моральное состояние противника в этот период, следовало решительно действовать так, чтобы наши удары были победоносными, ибо всякий наш промах, даже эпизодическое поражение, раздуваемое фашистской пропагандой, сеяло в душу противника надежду остановить наше наступление, не допустить Красную Армию к границам собственно Германии, а значит, затрудняло дальнейшую борьбу.
Из данных разведки выяснилось и еще одно весьма ценное для нас обстоятельство, а именно то, какой опыт извлек противник из минувших сражений на советско-германском фронте вообще и на нашем участке в частности. Какие практические меры оперативного, тактического и организационного характера он разработал с целью воспрещения наших дальнейших успехов. Я не стану утомлять читателя приведением документов подобного характера. Во всяком случае, нам удалось выяснить, что противник располагает и весьма объективными данными о наших войсках. Это свидетельствовало о том, что не все еще у нас ладно с маскировкой и сохранением военной тайны. Фашистское командование подчас делало верные выводы, подмечало наши слабые стороны. Но в целом мы убедились в том, что наши главные намерения не вскрыты. Гитлеровцам не удалось установить, что в войсках повсеместно идет напряженная боевая учеба, противник имел кое-какие данные лишь о некоторых наших учениях и считал их обычным делом. Самым же важным было то, что противник не сумел узнать о главном направлении подготовляемого нами удара. Он полагал, что наступление развернется либо на очень широком участке, либо на том участке, где мы специально демонстрировали подготовку к наступлению.
Дело в том, что те части, которым предстояло наступать, были отведены с линии фронта, а на соответствующих оборонительных рубежах обстановка оставалась такой же, как и всюду.
Войска, предназначенные для нанесения основного удара, по нашему плану должны были за две ночи выйти в свои районы и занять исходное положение для наступления. Об этом противник и не догадывался. Он чувствовал, что близится решающий удар. Наша разведка буквально терроризировала врага. На первый взгляд может показаться, что своей активностью мы усиливали бдительность врага, в то время как нам следовало бы ее усыплять. Ведение разведки было делом неизбежным. Положительным было то, что мы запутывали врага, организовав разведку на широком фронте. Командование гитлеровцев, естественно, стремясь не прозевать начало нашего удара, держало свои войска в состоянии постоянного напряжения, изматывало личный состав первого эшелона частыми тревогами. При ограниченности резервов это снижало боеспособность передовых частей. Они привыкли к тому, что тревоги были ложными, а наши действия ограниченными, именно в таких условиях врагу было труднее всего отличить наш действительный наступательный удар от разведывательных действий. Таким образом, наша разведка выполняла не только свое прямое назначение – добычу сведений о противнике, но и вводила его в заблуждение, подрывала боеспособность.
Организация разведки на широком фронте вместе с тем позволила нам при успехе основного удара развернуть действия и на целом ряде вспомогательных направлений, с тем чтобы воспретить переброски войск гитлеровцев с неатакованных участков. Этим мы избегали ошибок, которые снижали успех предыдущих попыток прорыва обороны немцев в Прибалтике. Важным было и то, что разведка приносила много данных для дальнейшей конкретизации наших планов. Так были выявлены сведения о командном составе противостоящих частей. Мы узнали повадки и уровень подготовки гитлеровских командиров, с которыми предстояло иметь дело.
Накапливались факты варварского отношения фашистов к местному населению, что давало нам возможность, с одной стороны, еще и еще раз рассказать солдатам и офицерам о конкретных случаях зверств врага, это усиливало у них священную ненависть к фашистским варварам, а с другой – через партизан и нашу агентуру предупреждать население о готовящихся врагом новых преступлениях против мирных жителей. Так, например, распоряжение гитлеровцев по снабжению требовало широкого и повсеместного изъятия скота и продовольствия у населения, пункт «Г» распоряжения гласил: «При отходе из какого-либо района весь скот, еще оставшийся у населения, забивается, если нет возможности его угнать». Здесь же выдвигалось требование ликвидации всех едоков, т. е., по-существу, санкционировалось истребление мирного населения, проповедовалась тактика «выжженной земли».
Ясны нам стали и основные методы, использовавшиеся противником для ведения разведки против нас.
Основными методами разведки у гитлеровцев были поиск, засада, разведка боем.
Перед проведением поиска за объектом нападения организовывалось тщательное наблюдение с командных пунктов в течение двух-трех суток. Для более точного изучения объекта и подходов к нему производилась аэрофотосъемка. Поиск, как правило, организуется силами роты, задачу на поиск ставит командир батальона, а нередко и высшие командиры.
Засада проводилась также силами роты и устраивалась на вероятных путях движения наших разведчиков. Состав засад – 7–8 человек под командой унтер-офицера. Выдвижение засад в нейтральную зону происходит с наступлением темноты, а возвращение в свое расположение до рассвета. В случае обнаружения небольших групп наших разведчиков засады принимали все меры к захвату пленного, при появлении большой группы засады отходили в свой район и предупреждали командование. Разведка боем (у немцев она называлась «ударный поиск») производилась в тех случаях, когда методом обычного поиска или засады не удавалось достигнуть цели. Разведка боем поддерживалась двумя-тремя артиллерийскими батареями. Время действий выбиралось, как правило, на рассвете. После 10-15-минутного огневого налета переходила в атаку группа, выделенная для разведки.
Говоря о положительном
