Корнилова. Вроде бы в 90-х годах это напечатано в «Литературной России», возможно, есть и в словаре В.Огрызко.
Встретился с Юр.Авдеевым, питались с ним японской едой в кафе «Терра» возле его дома. Я делал вид, что японская кухня для меня привычна. Дома пили чай, говорили о живописи и разглядывали прекрасную акварель Семена Кожина – пейзаж Ирландии. Если бы у меня были свободные деньги, я, пожалуй, эту акварель купил бы. Что может быть лучше, чем, сидя за компьютером, время от времени поднимать взгляд и видеть фиолетовые холмы, озеро, схватку облаков над землей. Тут же вспомнил о Саре Смит и Стэнфорде. Был бы я человеком богатым, купил бы для них.
Вечером разбирался с Витей, который где-то долго гулял и выпил пивка. В качестве лечения предложил ему арбуз, купленный при возвращении из редакции. Безусловное достоинство Вити: во хмелю не агрессивен и чувствует себя виноватым.
Но закончился день не так легко. Я не смог отговорить В.С. от самостоятельной поездки в Дом кино, где сегодня начинается фестиваль. Начинается с «Живого» Велидинского. Это фильм о как бы материализовавшейся тени солдата, убитого в Чечне. Ничего подобного, особенно о Чечне, я смотреть не хочу, за этим всегда, даже если автор очень талантливый человек, стоит какая-то историческая либо этическая неправда. В.С. пошла одна, упала уже по дороге, потом позвонила мне из Дома кино. Я был готов сразу за ней приехать, но она сказала, что все же пойдет на фильм. Кончилось тем, что все-таки я съездил за нею, бинтовал разбитую руку, утешал. Днем читал роман Амоса Оза «Мой Михаэль». Надо согласиться, что здорово написано, вне привычной сегодня конструкции, что и привлекает, и затягивает. Интересно будет встретиться с автором, видимо, во время книжной ярмарки в начале сентября.
Россию и Ленинград преследуют катастрофы. Я полагаю, что это связано с тем, что начальство все занимается «глобалкой», решением общих вопросов, имитацией заинтересованности в общем деле, а дела мелкие, повседневные – уходят на задний план. Сгорел знаменитый Троицкий собор, построенный Василием Стасовым. Выгорел огромный деревянный купол. Даже в Советское время остался живым и целым, а тут открыли, начали ремонтировать, во время реставрации – сгорел. Боюсь за институт. БНТ, похоже, все хозяйственные дела передоверил Колобку, а тот живет лишь сегодняшним днем и исполнением желаний начальства. Сейчас ремонтирует кабинет Стояновского. Из института ушел Слава – маляр, которого я долго берег. Я знал о его запоях, но когда он работал – работал замечательно, упорно и быстро. Теперь даже мой бывший кабинет, по рассказу Максима, ремонтируют какие-то смуглые люди с юга. Может быть, так и стоит жить, легко и непринужденно. Гони «видуху». Я все время помнил о том, что, раздав институтские деньги пришлым, на сторону, меньше оставим нам самим, на зарплату преподавателям. Платим ведь из общего котла.
Вчера же передали, что некий Игорь Тарасевич, мэр Пятигорска, на внедорожнике врезался в Жигули с «простыми людьми». Пять человек погибло. Какая-то неясная история с пропавшим шофером и испарившимися пассажирами джипа, видимо, в нем ехало начальство. Попытка ГАИ и врачей скрыть происшествие. «Труд» сегодня поместил огромную статью на первой странице. «Власть на встречной полосе. Продолжается неравный бой на дорогах страны: сановные авто таранят машины простых россиян». Здесь же список этих безнаказанных трагических наездов. Много не только губернаторов и сенаторов, но и их родни, сына Сергея Иванова, сына Руцкого. В каждом таком случае доблестный и справедливый наш суд находит оправдание и губернаторам, и их сыновьям, и сыновьям министров. И какие формулировки! «Когда в Москве Александр Иванов, сын министра обороны России Сергея Иванова, на автомобиле «Фольксваген» на регулируемом пешеходном перекрестке сбил 68-летнюю пенсионерку Светлану Боридзе, в результате чего она погибла, уголовное дело было прекращено. Поскольку «водитель Иванов А.С. не имел технической возможности предотвратить наезд на пешехода Боридзе С.К.».
Читаю сразу несколько книг. Я, кажется, уже писал, что читаю жзловскую биографию «Франсуа Вийона». Ее написал Жан Фавье. Какой блеск, какие подробности и какой литературный талант. Не даром академик. Интересно, что в России мы подобную академию создать бы не смогли, ее состав немедленно был бы опознан, как узко клановый. Соседство Солженицына с Быковым и Славниковой невозможно.
Теперь – к книге. Поражает – сохранившееся в архивах судов и церквей той поры. Сама непререкаемость их постановлений. Хотя есть и то, что роднит наших ученых юристов и судейство французских. Те же самые ученые юристы и судьи, которые приговорили к сожжению ведьму Жанну д'Арк, через два года, посмертно ее оправдали (во Франции принято говорить об «аннуляции осуждения»). Меня при чтении восхитило «королевское прощение», которое давалось очень широко. Здесь и прагматизм, и понимание, что всех не пересажаешь. Хотя – и тогда, и у нас сейчас – надо бы через одного.
Счастье мифа
Мое знакомство с Ильей Сергеевичем Глазуновым состоялось много лет назад. До этого были легенды, разговоры в обществе, очередь на его выставку, два раза окрутившая Манеж, утверждающееся в большом искусстве имя, рождающийся миф; сохранилась и дата этого знакомства – 2 сентября 1979 года.
Глазунов уже тогда был фигурой столь легендарной, что на это знакомство я никогда не осмелился бы пойти сам. Крупный мастер, художник, который портретировал венценосных особ, и – начинающий писатель. Кое-что у меня тогда появилось в журнале «Юность», но «Имитатор» не был даже задуман.
Я шел на это свидание вместе с космонавтом Джанибековым, с которым был знаком, так как занимался космическими делами. Мы пришли в огромный дом Моссельпрома, в знаменитую башню, дом- музей, дом-картинную галерею. Играла тихая музыка, хозяин был мил и обаятелен. Хорошо помню – напоил чаем и покормил, была «отдельная» колбаса, которая тогда пахла как сейчас пахнут деликатесы… Когда мы уходили, И.С.Глазунов подарил мне большой рисунок, сделанный фломастером тут же, при мне, т. е. я как бы вынудил его, принеся с собой огромную гостевую книгу. Здесь всё было символично, хотя, полагаю, что символы были уже «наезжены», уже привычны. Огромная лестница, на которой где-то в середине обозначен точкой человек; дерево, небосвод, церковь. Человек поднимается к храму. Лестница обозначает задачу каждого, наверное и самого Глазунова, подняться на самую вершину. Судя по всему, задача выполнена.
Сегодня мы собрались на Конференцию, посвященную творчеству И.С. Глазунова, в залах Галереи. Пока я сидел в нашем центральном зале, я разглядывал картины, висящие на стенах. Практически, это удивительное состояние и удивительное чувство – оказаться в центре обступивших тебя со всех сторон лиц нашей истории. В этом смысле место это какое-то волшебное, заставляющее думать и о нелегком пути