семь с лишним тысяч рублей.
На обратном пути зашел на работу, написал план семинара на вторую половину года и уехал на институтской машине в Переделкино заверять доверенность у Рощина. Миша выглядит хорошо, живет он на одном участке с Карякиным. В доме тепло, его жена Таня, которая так трогательно за ним ухаживала на том авторском совете, где он потерял сознание, напоила чаем. Хотелось посидеть еще и поговорить, но машину поставить было некуда из-за сугробов, и мы условились с Мишей-шофером, что ровно через полчаса он подъедет к воротам.
Вечером ходил в театр Гоголя на новый спектакль Яшина «Бешеные деньги». Уже около театра был народ, и я подумал, что связано это и с интересом к театру вообще, и с просыпающимся интересом к этому замечательному театру в частности. Спектакль очень хороший, смешной, гротесковый, с великолепно работающими актерами и всей постановочной частью. Во время спектакля долго размышлял о яшинском стиле. Много лет он как-то по-особенному ставит свои спектакли, с многочисленными отступлениями, с длинными мизансценами, с действующим фоном. Поначалу это было как-то вызывающе непривычно, почти коряво. Кстати, очень похоже на то, как многие годы настойчиво и решительно В.С. пробивала свою манеру письма в газете. И теперь вот пишет так, как не пишет никто, стиль ее меняется, но всегда остается ее собственным. Для художника такое счастье обрести свой стиль, обычно это дается не сразу. Особо надо сказать о прекрасном сплаве, о единстве оформления и внутреннего сюжета спектакля, недаром здесь работает жена – Елена Качелаева. Ее расписные занавеси и костюмы забыть будет трудно.
Может быть, это лучший спектакль Сергея Ивановича, и, как обычно у Яшина, череда снов и видений. Он начинается с каких-то шорохов и кружения теней, из которых вдруг звучит волшебное слово «миллион», мне даже послышалось актуальное когда-то «лимон». Я впервые услышал этот эвфемизм в Моссовете в начале перестройки от г-на Гончара, который этот «лимон» для института обещал, но, естественно, не дал. Это не забылось. Потом на сцене застучали костяшки канцелярских счетов. Я подумал, где это, интересно, театр раздобыл с полдюжины этого некогда популярного финансового инструмента.
Мы вот все говорим о репертуарном русском театре и таковыми считаем многие московские театры, а ведь их, репертуарных-то, очень немного, потому что даже очень крупные театры, по сути, являются театрами антрепризы. Разве не таким или, по крайней мере, ненародным стал МХАТ Табакова? В них нет идеи и последовательности в расстановке материала, нет школы, лишь собрание звезд. Ходят смотреть на легенды телевидения и кино. Не забыть и яшинских актеров: Ивана Шибанова (Васильков) – внутренне наполненный рисунок, все кипит под жилетом. Ирину Выборнову (Чебоксарова) – невероятно острый гротеск, на уровне клоунады, Евгения Миллера (Телятев) – пафос прожигания жизни. Сколько дней еще будут стоять эти сцены у меня перед глазами. А совсем молодая Ирина Шейдулина с ее страстью к поглощению денег, это дочь не только того времени, это обнаженная стать сегодняшней красавицы: хочу быть или артисткой, или путаной.
Как все же умен, глубок и универсален Островский! Чехов со своим «Вишневым садом» уже шел за ним. Островский, безусловно, глубже, богаче и самобытнее. А как современен! «Из бюджета выйду!». Иногда кажется, что пьесы Островского в России существуют и живут какими-то циклами, становясь внезапно безумно актуальными, а потом опять уходят в спячку. Надо еще отметить, что, как мне показалось, «Бешеные деньги» – это ранняя пьеса, где Островский еще не накинул на себя ярмо саморедактуры. И это всегда урок писателю – быть ближе к собственной интуиции.
«
Письмо Ваше поразительное. Дело даже не в полузабытом обмене посланиями, оно удивительно и редкостно по существу. Без Вашего, правда, разрешения, за что нижайше прошу не судить строго, я показал его нескольким сведущим людям. Я не очень умею формулировать, а потом свои действия подчинять сформулированной задаче, я скорее поступаю в соответствии со своими какими-то внутренними мотивами, в старину сказали бы – «как подсказывает сердце».Что-то подсказало мне, что я давно не читал такого полного и искушенного литературоведения, о котором мечтает любой серьезный здравомыслящий писатель и для себя, и для своих коллег. Недавно у нас в Доме литераторов на бывшей улице Герцена прошло обсуждение моего романа. Было это в самые холодные дни в Москве, но народ собрался, и вдруг случилось то, чего давно уже не было в наших скучных писательских собраниях, – возникла некая особенная атмосфера. И меня перестало интересовать – хорошо или плохо говорят о романе, я как бы вплыл в реку с привычной плотностью и температурой, задышал своим, чистым, воздухом. Вы понимаете, куда я клоню? Показав своим отчаянным друзьям литературоведам письмо, я подумал – как хорошо было бы его напечатать (если, естественно, Вы сами не против), сделать фактом общественным. А уж что сокращать в нем, если только это делать надо, в чем я не уверен, – это решится позднее и, естественно, не без Вашего участия.
Что же вообще происходит у нас? Лучшую и самую толковую рецензию на свою самую первую повесть я получил от Корнея Ивановича Чуковского буквально накануне его смерти – он писал мне письмо между приступами, разными шариковыми ручками с разными чернилами. Лучшую рецензию на роман писателя, находящегося почти в трагическом возрасте Чуковского, теперь пишет женщина-философ и делает это на прекрасном литературоведческом уровне, адекватном тексту и намерениям автора. Я так пишу, совсем не боясь, что какой-нибудь легкокрылый мой недоброжелатель тут же постарается представить нас с Вами, Нелли Васильевна, в роли крыловских петуха и кукушки, пишу единственно для того, чтобы в который раз подчеркнуть немудреную мысль: писатели нуждаются в непредвзятом и точном анализе того, что они делают. Впрочем, «легкокрылые» это прекрасно знают.
Только что вышел книжкой мой «Марбург», правда, вместе с совсем другим, по задачам и по письму, моим романом, «Хургада». Предисловие написал знаменитый литературовед Лев Аннинский – и что же, и что же?.. Ой, не нужно мне такой похвалы. Сейчас другой литературовед, она живет в прекрасном русском городе Белгороде, выпускает вторую книгу о писателе-москвиче. Еще начиная работать над первой, она говорила мне, что взялась за этого автора потому, что ни в одном другом – она языковед – не нашла таких возможностей для анализа сегодняшнего языка. И вот теперь, написав вторую, нелегкую, книгу, она ее заканчивает вот каким грустным пассажем:
«Своей монографией мы попытались «по горячим следам» отреагировать на произведения С.Н. Есина позднего периода творчества, условно названного вторым периодом. В целом ряде учебных пособий для высшей школы по курсу русской литературы второй половины XX века о Сергее Есине нет ни единого упоминания:
М.М. Голубков. Русская литература XX в.: После раскола: Учеб. пособие для вузов.– М.: Аспект Пресс, 2001. – 267с; Я.77. Лейдерман и М.Н. Липовецкий. Современная русская литература: 1950-1990-е годы: В двух томах. Т. 2. 1968-1990. – М.: Academia, 2003. – 687 с; В.А. Зайцев, А.П. Герасименко. История русской литературы второй половины XX века: Учебник. – М.: Высшая школа, 2004. – 455 с; М.А. Черняк. Современная русская литература: Учеб. пособие. – СПб., Москва: САГА: ФОРУМ, 2004. – 336 с; Русская литература XX века: Учеб. пособие для студентов педвузов: В 2 тт. Т.2. 1940 – 1990-е годы / Под ред. Л.Г. Кременцова. 3-е изд. – М.: Изд. центр «Академия», 2005. – 464 с.; Русская проза конца XX века: Учеб. пособие для студ. вузов / Под ред. Т.М. Колядич. – М: Изд. центр «Академия», 2006. – 424 с.
