Дневник. 2006 год.

очередная, девятая по счету операция должна пройти значительно легче, чем предыдущая. С В.С. поговорили о политике, о радиостанции «Эхо Москвы». В.С. слушает сейчас именно эту станцию вместо еще недавно слушаемой «Свободы». Я покатывался, когда она рассказывала, как Доренко, который сейчас коммунист, вел передачу о вице-спикере Любови Слизке. Особенно хороша здесь была ленинская цитата из «Государства и революции» о том, кто может в России управлять государством.

Естественно, еще до всей этой лакомой политинформации В.С. напоила меня чаем и накормила двумя горячими пирожками, которые она купила к моему приходу в буфете.

В институте начал с того, что вместе с Л.М. попил чаю с большим куском ее вчерашнего именинного торта.

Еще вчера начала разыгрываться довольно странная история с Сережей Гридневым, сегодня она получила свое завершение. Раньше, пока я еще был ректором, я бы ее, эту историю описал поделикатнее, но теперь мое положение изменилось, я получил возможность описывать все наиболее близко к моему собственному видению. Многое также прояснилось и в моем статусе, и в отношении ко мне ряда людей. Не только Владимира Ефимовича, который, естественно, боится моего знания или хотя бы моих предположений относительно его хозяйственных проделок, но и иных персонажей, внутреннее недоброжелательство которых я чувствую. Собака вряд ли залаяла бы, если бы хозяин не разрешил. Чувства, которые обуревают хозяина, я прекрасно понимаю. Каждого определяет то, с кем он дружит. Это вполне понятное для многих предисловие.

Сережа Гриднев, который только что получил аттестат за 9 классов и который получает самую маленькую зарплату из всех наших рабочих – 6000 рублей, при официальном прожиточном минимуме в 5500, подошел в В.Е. и в своей мальчишеской манере, имея, конечно, в виду, что тот к нему хорошо относится, попросил добавить. В.Е. вроде бы сходил посоветоваться с Людмилой Михайловной. Людмила Михайловна, с которой я сегодня разговаривал, сказала, что Гриднев не платит свою тысячу рублей за общежитие и поэтому, дескать, пусть едет к себе на Дон. С этим В.Е. и пришел к Сереже, который тут же написал заявление об уходе с 1-го июля. Мне конечно жалко команды, которую я с трудом, соблюдая определенный баланс всех интересов, собирал, но, боюсь, дело здесь в другом.

Сегодня же мне стало известно, что В.Е. хотел бы, чтобы из института ушел и Витя Вотинов, через которого до меня могла докатывается кое-какая информация. А Витя, между прочем, почти идеальный работник. Но есть и более простая гипотеза. Внутреннее недовольство мною. Я раздражаю уже тем, что сами раскрылись во время выборов ректора, а теперь наступило некоторое душевное волнение. Ушел крепкий специалист, Толкачев. Институт теряет доктора. Уходит, конечно, не только как человек недовольный своим заведующим кафедрой, но и как человек во время выборов написавший убийственную статью, касающуюся в первую очередь Михаила Стояновского, Алексей Лисунов. Вместо него, великолепного специалиста по Пушкину и ученика покойного Еремина, Ю.И. Минералов берет Светлану Молчанову. Вместо кандидата филологии берет кандидата искусствоведения.

Теперь о завершении Гридневского дела. Еще никого так быстро не увольняли из института. В течении суток на него подписали приказ и заставили заполнить «бегунок». Вдруг передумает!

В три часа провели очень интересную защиту, которую пришлось в отсутствии Андрея Михайловича вести мне. Это было особенно для меня трудно, потому что это – проза, значит много читать. Два диплома получили «отличие». Это, во первых, гражданка Кореи Хан Хан На. Она впервые именно с русского, а не с японского, как очень давно, и не с английского, что случалась позже, а именно с языка первоисточника, с русского перевела «Алые паруса» Александра Грина. Для меня это было особенно приятно, потому что здесь я увидел тенденцию. Еще несколько лет назад у нас какой-то парень-кореец перевел с языка первоисточника Горьковскую пьесу. Вот оно влияние Литинститута на мировую культуру. Кстати, «красный цвет» для корейцев цвет тревоги, врага, битвы. Хан Хан На перевела название, как «Красный свет парусов». Здесь все, кроме самого качества перевода, о котором знают лишь рецензенты, очевидно.

Второй отличник это Валерий Халяпин. Он ученик Седых, но стихи не стали основным в его дипломе. Это книга умного и интересного писателя, где многое сплавлено: разный опыт и воображение. Подробность: этот русский парень живет в Литве, учится у нас, преподает английский язык маленьким китайцам в Гонконге. По этой работе был небольшой спор, слишком уж парень умный, не космополит ли. Я вспомнил характеристику Николая 1 Пушкину – умнейший человек в России.

Вечером собирался на «Рюи Блаза» во МХАт, но Максим со мною не пошел, да и я устал. Позволил себе забытое удовольствие: пил пиво у Альберта Дмитриевича и ел креветок. Говорили о футболе и институтских делах Ничего подобного, чтобы не попасть в зависимость, я не позволял себе все то время, пока был ректором. Очень было вкусно. До Охотного ряда шел пешком.

Сегодня же ребята-шофера рассказали мне еще интересную историю. Под вечер прибегает Вл,Ефим. Пропал шланг. Крик: «Это вы утащили к себе на дачу или утащили на дачу к Есину». Шофера, которые как бывшие собутыльники, относятся к нему по простому, послали его очень далеко. Через двадцать минут выяснилось, что поливочный шланг взял один из киргизов, который живет в институтской столярке.

22 июня, четверг. Утром ездил в посольство, к Елене Калистратовой. Она готовит некий подарок Рексусу, так любящему гостей и публичность, к очередному празднику – на этот раз уходу на пенсию. Это будет перекидной календарь с фотографиями разных «деятелей». Каждый месяц представляет какой-нибудь деятель: то Горбачев, то, на этот раз, Есин. Лена откопала где-то славные фотографии. Рексус в поварском колпаке, а Есин робко притулился к его плечу. Лена рассказала, что в посольстве сейчас иной стиль, культурой занимаются меньше. Ничего в этом удивительного нет, видимо это мировая тенденция, и у нас культура в общественном смысле затухает, становится площе, с упором на песни и танцы. Подарил Лене «Марбург», надежд, что она роман прочтет, мало.

В три началась защита дипломов. В отсутствии А.М. Туркова, пришлось вести мне. Еще до этого Надежда Васильевна расстроила меня разговором со Стояновским. На этот раз его взволновал расчет часов для наших преподавателей. Немного, оказывается, не хватает у Рейна, немного у Рекемчука, а у меня переработка, о которой объявляли на ученом совете. Она, оказывается, может быть у Минералова, Горшкова и Гусева, а у Есина нет. А ведь в прошлом и позапрошлом году считал все тот же Стояновский. Надежда Васильевна это Стояновскому напомнила. Хотел бы посмотреть, если Кострову, Рейну и Рекемчуку уменьшат зарплату. Особенно на фоне того повышения, которое немедленно по смене режима организовали себе начальники. Как хорошо живется маленькой группке «олигархов», когда есть против кого бороться. Но мистический туман рассеивается. Где тот РУБОП, о котором М.Ю. намекнул на собрании?

После этих, так взволновавших меня, разговоров, мне передали письмо Геннадия Зареева. Это меня немножко успокоило. Боюсь, что моим аппонентам писем никогда не получать.

Дорогой Сергей Николаевич!

Пролистал ваш «дневник» и единым махом прочёл «Марбург».

С дневником поступил, уж извините, как с булкой с изюмом, но его так и надо читать, иначе его надо самому прожить. И сразу выковырял много изюмин: чудный диалог с В.С. Розовым, встречи с В.Г. Распутиным в Иркутске, и прочее и прочее. Приятно было встретить однокашников по филфаку: Лёшу Зверева, с которым были дружны и куролесили вместе, Борю Василевского.

Но какой же вы трудяга и невероятной энергии человек – но и вседневные заботы претворяете в литературу! С удовольствием наблюдал за вашей круглосуточной и всечасной работой, и в записях, и в проговорах. Ещё в Китае по ассоциации с этим вспомнилось мне моё самовнушение:

Пени оставь на препоны, дела,

Беды, болезни, лишенья,

Наши дела будто сажа бела,

Думай ты лишь о свершенье.

Так у Петрония старый поэт

Не помышлял об отсрочке,

Гибнет корабль в урагане, но нет:

«Дайте закончить мне строчку!».