Я написал все уравнения и выпрямился. Голова раскалывалась, из желудка поднималась рвота, кишечник сводили спазмы. Глаза так распухли, что я почти ничего не мог рассмотреть. Но видел Майю — она смотрела на меня с испугом и показной отвагой, и видел другую — та на меня вовсе не смотрела. Майя была права: нас только двое на всем свете, соединенных в собственную хаотическую систему. И уравнения, которые я мог видеть, расходились.
— Нет. Не двое, — выдавил я из себя по пути в ванную. — Скоро… из вас двоих останется одна.
Она таращилась на меня, как на сумасшедшего. А что делал другой Джек, один Бог знает. Мне было все равно.
Я пока не публиковал уравнения.
Конечно, в будущем опубликую. Они слишком важны, их нельзя прятать — они подтверждают, что любая физическая система, демонстрирующая весьма сильную зависимость от исходных данных, должна иметь странный аттрактор, скрытый в ее структуре. Эти уравнения позволяют разобраться в хаосе. Но опубликовать такое открытие нелегко, если ты больше не работаешь в приличном университете. Даже если имя Фрэн будет стоять первым.
Можно попросту ввести это в Интернет. Без предисловия коллеги, без охраны авторских прав и комментариев. Ввести в бесструктурную, разбухающую реальность Сети. В конце концов, мне не нужно формального признания. В самом деле, я его не хочу.
Я получил то, чего желал: освобождение. Облики людей, комнат, домов и садов, эти вторые облики оставили меня. Ловлю уголком глаза намеки на них — уменьшенных в размере, на расстоянии, и они постоянно становятся все меньше. Расходятся в направлении своих странных аттракторов.
Майя видит мир по-другому. Когда в мотеле «Утренняя сторона» она говорила, что я, небритый и опухший, больше похож на идеального Джека, это не было комплиментом. Для нее пространственные фазовые диаграммы сходятся. Теперь она едва ли может отличить идеальный образ от реального, так близки эти состояния. И всем улыбается. Людей она притягивает, как магнит, и относится к ним, будто их реальные «я» равны идеальным.
На сегодняшний день.
Ведь ключевая характеристика хаотических систем — то, что они изменяются непредсказуемо. Не так непредсказуемо, как в «уравнениях Шредер», но вполне заметно. Если вы достигаете области над числом Файгенбаума, множества сходятся или расходятся хаотически. Возможно, завтра Майя увидит что-то иное. Или я увижу.
Представления не имею, на что тогда глядела идеальная Майя — в мотеле, когда она смотрела в сторону, не на меня и не на идеального Джека. Если ты не тень на стене пещеры, а подлинный идеал, то каким будет твое следующее состояние?
Не хочу этого знать. Впрочем, неважно, хочу я или нет. Если эта форма жизни обретает бытие, она живет, и мы можем только гнаться за ней по хаосу логовищ, лабиринтов и пещер, пытаясь на миг запечатлеть ее числами, пока наши сегодняшние состояния удаляются от того, что мы знаем, уходят в неизвестность, которой я не могу себе представить — да и не хочу.
Впрочем, конечно, и это может измениться.
ВИДЕОДРОМ
ИЗОБРЕТЕНИЯ ПО ЧУЖИМ ПАТЕНТАМ?
На примерах литературной фантастики любят показывать, как научные и технические идеи, рожденные воображением писателя, превращаются в реальность. Лавры провидцев увенчивают не только седые головы Жюля Верна и Уэллса, но и чело наших современников, работающих в жанре «твердой» НФ. Ну а можно ли сказать что-то подобное о деятелях кино? Ведь вспоминая фильмы, посвященные научным открытиям, мы, по сути дела, воздаем должное эвристическим находкам все тех же писателей, чьи идеи были перенесены на экран…
Сюжеты с фантастическими изобретениями и героями-учеными — от потешных чудаков до зловещих маньяков — появились в фильмах еще на заре немого кино. Кстати, журнал эту тему уже рассматривал, делая попытки классификации «безумных профессоров» («Если», № 8, 1997) и изобретенных ими человекоподобных созданий (№ 8, 1999). Посему не будем лишний раз поминать профессоров Ротванга и Франкенштейна, оставим в покое всех роботов и андроидов — от Голема до Робокопа. Не станем касаться и тех «изобретений», порой очень остроумных и оригинальных, которые во все времена и в разных жанрах, от немых комедий Бестера Китона до «бондианы», были разбросаны по периферии сюжета, не являясь главным узлом сюжетной интриги (например, в фильме «Секрет субмарины», 1916 г., герои предлагали создать подлодку, получающую кислород прямо из океанской воды, но на этом все и заканчивалось). Наконец, проведя черту (признаться, очень условную) между «изобретением» и «открытием», вынесем за скобки всякого рода макро- и микромиры, вирусы, полтергейсты, паранормальные явления и катаклизмы, то есть все то, что якобы существует помимо господ ученых и благодаря их открытиям лишь доводится до сведения почтенной публики. В изобретении важен момент трансформации реальности, созидания, моделирования, выдумывания нового. Причем масштабы этих выдумок могут быть очень разными — от регенерации пузырьков в пиве до создания райского благоденствия на целой планете.
Если говорить о последнем, то мне на память приходит разве что таинственное и, конечно, по сути сказочное устройство «Генезис», с помощью которого герои космической миссии из фильма «Звездный путь-2» (1982) собираются сотворить чудеса в заброшенном космическом мире, где обитает суровый и жестокий отшельник Хан.
В общем, найти технический рецепт всеобщего благоденствия было непосильной задачей даже для фантастов. Но если этот мир нельзя облагодетельствовать, его можно завоевать или, на худой конец, просто уничтожить. В отношении типов и технологий глобального оружия фантазия изобретателей и в жизни, и в искусстве работала намного продуктивнее. Тут, однако, надо признать, что в своих разработках «чудо-оружия» мировой кинематограф не забегал вперед, а шел по следам научной практики и все той же научно-фантастической литературы. Главную роль в «раскрутке» этой идеи сыграли два открытия — рентгеновских лучей и оружия массового поражения (боевых отравляющих веществ), на основе чего в 1925 году появился наш «Луч смерти» Л. Кулешова, а в 30-е годы — американские «Волшебник Чанду» У.- К. Мензиеса (1932) и «Невидимый луч» Л. Хиллиера (1936). В фильме Мензиеса некий диктатор Роксор похищал изобретение доктора Регента, с помощью которого целые армии можно было превращать в «бездумных скотов». Герой же «Невидимого луча» соединял в себе ученого и злодея. Он находил в джунглях метеорит с суперэлементом «радием-Х» и вводил его себе в организм, после чего его прикосновение и взгляд начинали обладать разрушительными свойствами. Маньяк с рентгеновским взглядом (его сыграл Борис Карлофф), наверное, извел бы все человечество, если бы его старушка-мать не разбила склянку с лекарством-антидотом, которым он пользовался для нейтрализации «проглоченного» суперэлемента. В конце фильма герой выпрыгнул из окна и взорвался, как бомба.
