«Юнона и Авось».
«Через тернии к звездам» в большей степени был адресован взрослой аудитории. На это указывает и введение в сюжет элементов легкой, сверхцеломудренной, но все-таки эротики. Но в целом фильм повторил успех предыдущих картин, хотя и не снискал такого количества премий, получив зато Госпремию за сценарий. Фильм был принят аудиторией; в одном лишь 81 году его посмотрели 20,5 млн зрителей.
К сожалению, почти незамеченным прошел фильм Ричарда Викторова «Комета» (1983), сценаристом которого опять же выступил Кир Булычев, написав историю о том, как в курортном городке вспыхнула паника, когда люди узнали, что на Землю вот-вот должна упасть комета. В своих воспоминаниях Кир Булычев подробно рассказал о работе над этим фильмом.
С формальной точки зрения, чистой фантастики в «Комете» в общем-то нет, она присутствует «закадрово». Фантастика здесь не во внешних проявлениях, а в контексте. Ведь фильм повествует о самом процессе мифотворчества, о легкости, с какой люди окружают себя мифами, чтобы потом всецело им подчиниться. Жанр картины можно определить как «условно-метафорическая сатира».
У Ричарда Викторова были планы дальнейшей работы в кинофантастике. Но «Комета» стала последней работой режиссера в кино. Спустя полгода после завершения работы над фильмом, 8 сентября 1983 года Ричард Николаевич Викторов умер. А его фильмы мы по-прежнему с удовольствием смотрим и поем под гитару душевнейшую песню из «Отроков во Вселенной» — «Ночь прошла» — песню, давно ставшую любимой в отечественном фэндоме.
1973 — «Москва — Кассиопея»
1974 — «Отроки во Вселенной»
1980 — «Через тернии к звездам»
1983 — «Комета»
Тед Чан
ИСТОРИЯ ТВОЕЙ ЖИЗНИ
Твой отец собирается задать мне вопрос. Это самый важный момент в нашей жизни, и я хочу запомнить все до малейшей детали. Уже за полночь, но мы только что вернулись домой после ужина в ресторане и веселого шоу и сразу выходим в патио полюбоваться полной луной. Хочу танцевать! — объявляю я, и твой отец подтрунивает надо мной, но мы начинаем скользить в медленном танце; нам по тридцать лет, но мы романтично кружимся в лунном свете, словно юная пара. Я совсем не ощущаю ночной прохлады. И тогда твой отец задает мне вопрос:
— Ты хочешь ребенка?
К этому моменту мы женаты почти два года и живем на Эллис-авеню; когда мы съедем оттуда, ты будешь еще слишком мала, чтобы за-помнить дом, но мы с твоим отцом станем рассказывать тебе о нем разные истории и показывать фотографии. Мне бы очень хотелось по-ведать тебе о ночи, когда ты была зачата, но самый подходящий повод для подобного рассказа возникает, когда девушка задумывается о собственных детях, а на это у нас с тобой нет шансов, абсолютно никаких.
Попытайся я рассказать о той ночи раньше, все пропало бы втуне: ты не удосужилась бы даже посидеть спокойно, чтобы выслушать столь романтическое (слюнявое, как ты бы выразилась) повествование. Я помню гипотезу о твоем происхождении, которую ты выдвинешь в свои двенадцать лет.
— Вы родили меня лишь для того, чтобы обзавестись бесплатной прислугой! — горько заявишь ты, выволакивая из кладовки пылесос.
— Ты права, — соглашусь я. — Еще тринадцать лет назад я знала, что сегодня надо будет вычистить ковры. И решила, что самый лучший и дешевый способ выполнить эту работу — родить ребенка. Поэтому принимайся за дело и не медли.
— Жаль, что ты моя мать, а то бы тебя привлекли за эксплуатацию детского труда, — сердито пробурчишь ты, разматывая шнур и вставляя вилку в розетку.
Это произойдет в нашем доме на Белмонт-стрит. Я увижу, как чужие люди поселятся в обоих домах — и в том, где ты была зачата, и в том, где ты выросла. Первый мы с твоим отцом продадим через пару лет, второй я продам гораздо позже. К тому времени мы с Нелсоном уже переедем на нашу загородную ферму, а твой отец будет жить с этой… как ее там.
Я знаю, чем кончается моя история; я много думаю об этом. Я также много думаю о том, как она началась, сколько-то лет тому назад, когда на орбите появились чужие корабли, а на земных лужайках — неземные артефакты. Наш Госдеп не давал своему народу почти никакой информации, зато желтая пресса сообщала все, что только можно было вообразить.
И вот тогда раздался телефонный звонок, и меня попросили о встрече.
Они дожидались меня в коридоре, под дверью моего кабинета. Довольно странная пара. Один — стриженый ежиком и в военной форме — имел при себе алюминиевый чемоданчик и, как мне показалось, взирал на окружающий мир критическим взглядом. Во втором я никак не могла ошибиться: хрестоматийный ученый с пышной бородкой и усами, в вельветовом пиджаке; он развлекался, разглядывая густо наклеенные друг на друга листочки на доске объявлений.
— Полковник Вебер? — Я пожала руку солдату. — Луиза Бэнкс.
— Доктор Бэнкс! Спасибо, что согласились уделить нам немного времени.
— Не стоит благодарности. Хороший повод, чтобы прогулять факультетское собрание.
Полковник Вебер указал на своего спутника.
— Это доктор Гэри Доннел и, тот самый физик, о котором я уже говорил вам по телефону.
— Просто Гэри, — откликнулся тот, и мы пожали друг другу руки.
— С нетерпением жду, что вы скажете, ваше мнение для нас очень ценно.
Мы вошли в кабинет, я поспешно сняла стопки книг со стульев и предложила гостям присесть.
— Я поняла так, полковник, что должна прослушать какую-то запись. Полагаю, она имеет отношение к пришельцам?
— Могу сказать лишь то, что запись со мной.
— Что ж, давайте послушаем.
Полковник Вебер достал из своего чемоданчика портативный магнитофон и нажал кнопку. Воспроизведенные звуки наводили на мысль о промокшей насквозь собаке, энергично отряхивающей шерсть.
— Что вы об этом думаете? — спросил он.
Я не стала говорить о мокрой собаке.
— Каков контекст записанного высказывания?
— Не могу вам сказать.
